Проект «Живая память»: портрет родовой. Часть 17. Из воспоминаний Анны Ивановны Воросовой
Анна Ивановна Воросова родилась на территории Китая в городе Маньчжурия в 1924 году. Отец Воросов Иван Никанорович – казак, поэт, один из деятелей русской эмиграции в Китае. В СССР переехала в 1954 году, проживала на территории Кемеровской области и Красноярского края, работала в школе учителем русского языка и литературы. Написала мемуары, в которых подробно описывает историю своей семьи.
Имеющиеся в нашем распоряжении воспоминания Анны Ивановны Воросовой мы разделили на 2 цикла. Первый цикл «В августе 1945-го» посвящен событиям накануне и во время Маньчжурской операции советских войск. Второй цикл «Портрет родовой» поведает об истории семьи Воросовых, проживавших на протяжении нескольких десятилетий в Китае.
Я приехала в Хайлар в марте месяце 1939 г. Лёля была на последнем месяце беременности. Они жили на острове на 2-й улице, в доме Галузинской. Смежную с ними квартиру занимали японцы – семья Озава – сан. Сам Озава-сан был врач, работал в монгольском Ямане, а его жена Катови-сан, очень милая, симпатичная, целыми днями находилась дома и естественно сдружилась с Лёлей, жили по-соседски очень дружно. И еще в другой уже квартире жили Горбуновы Валентина Ивановна (преклонных лет), со своим сыном Алексеем Петровичем.
Семейство Озави поселилось здесь, наверное, в 1934 г, или, в крайнем случае, 1933 г. Они ни слова не говорили по-русски, мы же не знали японского языка, но объяснялись и понимали друг друга отлично. Оба они (муж и жена) были очень милыми, искренними, как нам казалось, людьми. Японцы, захватив Маньчжурию, почему-то решили сделать Хайлар военным укрепленным объектом и стремительно осуществили свои замыслы. Размах был очень широкий. Начали они со строительства военного городка, прямо под сопкой, там, где проходила удобная дорога на многие направления и китайский огороды. Впоследствии этот городок превратился в фабрику смерти. Нам рассказывали солдаты Советской армии уже в 1945 г, что у японцев в этом месте были все приспособления для уничтожения людей, химические средства. Вполне возможно, что это не лишено истины, т.к. в последующие годы была огорожена большая территория, причем на несколько метров высотой был насыпан земляной вал, утрамбованный и обложенный дерном, на верхней площадке которого были вкопаны столбы с колючей проволокой, через которую проходил ток. По этой верхней площадке постоянно курсировал часовой с винтовкой наперевес, а когда получалось жителям проходить мимо этого объекта, то нельзя было всматриваться и поднимать глаза кверху.
А пока в начале 30-х годов таких строгостей не было. У Катави-сан в этом городе жила подруга Кени-сан, жена полковника, такая же красивая. Когда Катави- сан шла к ней в гости, то приглашала меня или Таню с собой. Я сейчас предполагаю, что она одна просто боялась ходить, а тут какая-никакая компания. Японцы быстро выстроили городок. Это были одно-или –двухэтажные серые бетонные коробки, снаружи не очень привлекательные (так в то время казалось), а внутри в чисто японском стиле: везде татами, комнаты перегорожены лёгкими стенами, раздвигавшимися, и в одно мгновение квартира превращается в одну большую комнату. Мебели никакой, кроме маленького столика, который предназначен для еды, а так все находится во встроенных шкафах. На кухне, в углу, смонтировано фуро- это японская ванна для мытья. Она представляет собой довольно высокую ёмкость, похожую на кадку, обмазанную цементом, внизу которой печка для согревания воды.
Кени – сан издали встречала нас. Обе они, положив руки на колени, низко кланялись: «Конничива, конничива» (здравствуйте). Эту церемонию повторяли неоднократно. Беседовали оживленно и, надо сказать, не оставляли нас без внимания. Угощение состояло из только что сваренного риса. Японки большие мастерицы варить рис: он у них всегда рассыпчатый. Рис они варили на печурках – хибечи – удобные, бездымные. Сделанные из керамики, они топились древесным углем, а кружок соответствует кастрюле, предназначенной для варки риса.
Мы усаживались на татами по-японски, ноги под себя на специальных подушках. Маленький, т.е. низенький, столик уставлен множеством закусок, но всё готовых изделий, в этом они не мудрствуют, чем угостить гостей и не стоят у плиты. Тут и какие-то рачки, раковины (возможно устрицы), и овощи (брюква, морковь) всё со специями и в сое. А то просто вынимают из жестяной баночки с этикеткой на фоне Фудзи-ямы какие – то пластинки черного с темно-зеленым оттенком, похожим на слюду, и ловко обернув ими рис и полив соей, едят. Вилок нет, только палочки одноразового употребления. Какие-то травы, тут же печенье из рисовой муки с начинкой из фасоли. Японки уплетали это с удовольствием, а я почти ничего не ела: несоленые некоторые блюда, некоторые даже сладкие не вызывали моего аппетита. А печенье, начиненное фасолью, вообще вызывало отвращение, зато обе японки уплетали с большим удовольствием.
Затем обязательно купались в фуро, все одной водой (у них, видимо, это принято). Один раз и меня настойчиво уговорили помыться в этой бане. Я с отвращением подалась на уговоры, но в другое посещение отбоярилась, и до сих пор вспоминаю с брезгливым чувством.
Прощание тоже было интересным: обе они, семеня мелкими шажками, (кимоно и обувь не давали им возможности ступать нормально), раз двадцать не меньше низко кланялись с традиционным прикладыванием рук к коленям и повторяли: «Спенора! Спенора!» (до свидания). Кони – сан провожала нас за городок, и долго еще, пока не скрылись из виду, они все оборачивались и кланялись.
39-й год был насыщен событиями, из которых можно выделить два: наводнение и война с Монголией на реке Халхин-Гол.
Весенние наводнения на этой территории Китая бывают редко, т.к. зимой снежный покров настолько мал, что не везде покрывает землю. А вот весной (март, апрель и даже май) снегопады бывают обильные. Видимо, в этом году так и было. Уже в конце марта начали предупреждать, что с верховьев идет большая вода, вал за валом, высотой в сажень (два с лишним метра) и даже больше. Верили и не верили. Пасха в этом году была 9-го апреля. Лёд уже несло во всю, но было сносно. Началось через неделю после Пасхи, как раз с субботу на воскресенье, с 14-го по 15-е апреля. Мы уже легли спать, и вдруг вода стремительно хлынула в квартиру со всех сторон, вырвало задвижку у подполья, и в мгновение ока в квартире оказалась вода выше колен, а во дворе до пояса. Катави – сан была дома одна, а муж её работал круглосуточно. Она перебралась к нам, еле дошла до нас и Валентина Ивановна со своей прислугой Груней. Мы все, кроме Лёли, расположились на столе, а для Лёли Иван Семенович соорудил высокую лежанку прямо на кровати.
Ночь, сидя на столе, провели беспокойно. Она тянулась мучительно долго, минуты казались часами. Сидели впотьмах (свет был отключен), с закрытыми ставнями. А тут еще часто повторяющиеся взрывы пугали нас: Иван Семёнович говорил, что это оповещают о том, что вода прибывает, а, возможно, рвали ледяные заторы у железнодорожного моста. Во всяком случае нам было страшно, Валентина Ивановна крестилась: «О Господи! Прости нас грешных!». А у Катови-сан испуг подействовал на мочевой пузырь: при каждом взрыве она со словами: «Простите» становилась между табуреток и освобождалась. Это было бы смешно, если бы не было так страшно. Чуть забрезжило, как мы отважились выйти из квартиры. Открыли ставень с одной стороны, откуда – то во дворе оказалась лодка с одним веслом, и мы разъезжали на ней по двору. Посмотрели через забор: кругом море разливное, многие дома залиты водой до самых крыш и на этих крышах люди спасаются, всю ночь просидели. Лично мне очень хотелось побывать на крыше, но Иван Семёнович просмеял мою активность. Японцы, в основном военные, на своих лодках, говорили, на понтонах, плавали по улицам, оказывали помощь пострадавшим, некоторых вывозили в город к родным или знакомым.
К нам тоже пришла помощь. Первой вывезли Катози- сан, причем не обошлось без курьёза: Озава-сан прислал за ней на верховых лошадях четырех бурят (он работал врачом в монгольском Ямане).Один из приехавших смело большими шагами ринулся в комнату, где мы все сидели на столе, что мы не успели предупредить его о вырванной западне из подполья, как раз у самого входа в комнату, и, конечно, бултыхнулся и мгновенно выскочил оттуда, как пробка, что мы и опомниться не успели. Он подхватил Катови-сан на руки и осторожно, минуя западню, вынес на улицу. Они долго усаживали её верхом на лошадь, она неуклюже взгромоздилась и, поддерживаемая со всех сторон военными бурятами, медленно поехала. Лошадь шла неровно, а в некоторых местах вплавь. Выезжали через дворы на шоссе Первой улицы, а оттуда уже на деревянный мост, через который переливалась вода, но мост стоял крепко. Миновав мост, оказывались в безопасном месте, в городе: наводнению подвергался только остров и все за ним пространство до самой Аргуни. Нас с Таней вывозили тем же путем кто-то из родственников. Мы все разместились у Рюхтиных на 3-й улице.
К среде, 19-му апреля, вода схлынула, жизнь стала входить в своё прежнее русло. Вечером, 19-го числа, у Лёли родилась дочь.
Все прошло благополучно. Акушерка Бадаева (татарка по национальности), приехавшая принимать роды, рассказывала, что она, ожидая вызова, приготовила все самое необходимое, запаслась резиновыми сапогами и была готова ехать в любую минуту. А вот через неделю у Лёли началась родильная горячка. Получилась так: Лёля решила вымыться, мы жарко натопили печь, но почему-то в момент мытья Лёлю затрясло: сначала зазнобило, а потом подскочила температура до 40 градусов. Озава-сан не отходил ни на минуту: делал какие-то уколы, прикладывал ледяной пузырь ко лбу, мы все не спали, выполняли его предписания. К утру Лёле стало лучше, дело пошло на поправку.
Долго выбирали имя для своей дочери Лёля с Иваном Семеновичем и, наконец, решили назвать её Ольгой. Лёля много внимания уделяла, чтобы выходить Олю: она была искусственницей, что в то время считалось почти невозможным. И надо сказать, добилась успеха: Оля росла очень резвой девочкой на радость родителям.
Продолжение следует …
Публикация подготовлена научным сотрудником отдела истории М.Ю. Новоселовым
Актуальные новости
Все новости
«В трудах для вас, без меры, выше сил»: дети декабриста Владимира Раевского в Красноярске
«Будьте слова мои крепки и лепки…» Народная медицина в Енисейской губернии.
