«Хождение» во власть. Енисейский губернатор Л.К. Теляковский

Главой местной власти в 50 российских губерниях являлся губернатор, «блюститель неприкосновенности верховных прав самодержавия». Как правило, главный администратор присылался из столицы и нередко занимал исключительное положение, пользуясь отдаленностью от центра и редкими наездами ревизий и инспекций. Произвол или человеколюбие в той или иной мере зависел от нравственного склада губернатора и его намерения посвятить себя «видам государственным».

Действительно ли «хозяин» губернии, непосредственный представитель монарха, на вверенной ему территории имел неограниченные права? В дореволюционной либеральной публицистике часто упоминали о спорах при распределении полномочий между властью губернатора и обществом. От споров и пошло название «сатрап», характеризующее особенность характера и поведения главного административного лица, нерадивого и своевольного. Губернатору на местах подчинялись до 15 разного рода учреждений, где он мог принять самостоятельные решения¹. А также существовал ряд других, на которые его власть не распространялась. Так, на примере Енисейской губернии: казенная палата подчинялась непосредственно ведомству Министерства финансов; губернский суд и губернский прокурор – ведомству Министерства юстиции; переселенческая часть – Министерству земледелия и государственных имуществ; определенную самостоятельность имели акцизное управление и земства, где они были введены (в Енисейской губернии земство было образовано в 1918 году – Авт.). Наконец, существовала зависимость от генерал-губернатора Восточно-Сибирского генерал-губернаторства, Министерства внутренних дел и Сената. Однако следует признать, что диапазон служебных полномочий губернатора был значителен. И многое зависело на местах от взаимоотношений «хозяина» с подчиненными и представителями провинциального общества.

Первый красноярский губернатор А.П. Степанов (1823-1831) любил окружать себя творчески одаренными людьми. Его сочинение «Енисейская губерния» (1835) и литературный «Енисейский альманах» (1828), в котором приняли участие местные дарования, получили высокую оценку и вне пределов губернии. Как и его деятельность по благоустройству вверенной ему территории, оставившая добрую память.

Распорядок дня любого губернатора должен был просчитан и организован. Так, енисейский губернатор Василий Кириллович Падалка (1845-1861) вставал рано и отправлялся на городские улицы, замечая все непорядки. Если усматривал бродячий без надзора домашний скот, не ленился загнать его в пожарное депо на «съедение» служащим. По воспоминаниям красноярского летописца И.Ф. Парфентьева Падалка не держал караула и к нему без различия в чинах входили и купцы, и поселенцы. Навел порядок в Губернском правлении, полиции, проверил делопроизводство. Собирал сибирскую старину, состоял членом Сибирского отдела Русского географического общества. Енисейский тракт при нем стал лучшим в Сибири ².

После завтрака у губернатора начиналась работа с бумагами, за которой следовали доклады чиновников (первым шел полицмейстер); полдня уходило на посещение присутственных мест, попечительных организаций, базаров, гимназий. А затем начиналась очередная канцелярская деятельность: чтение почты, донесений, отчетов, проверка переписки чиновников. Таким образом, распорядок дня был весьма плотный. Многое значило и от канцелярии губернатора, как она вела дела.

Большинство губернаторов были люди семейные и их личная жизнь должна была иметь соответствующий имидж. Знакомство с «доброхотами» - городскими попечителями и благотворителями, а также собственные «добровольные пожертвования» на приюты, дома престарелых также имели благотворное влияние на службу. От дел и заслуг губернатора зависело и расположение к нему местного общества. Бывало и так, что супруга «хозяина» вмешивалась в распоряжения мужа, играя неблагоприятную роль в его служебной карьере. Квартира губернатора должна была служить и местом приемов пристойного общества - балы, именины, празднование важных государственных дат и т.д.³

Отношение жителей Енисейской губернии к высокопоставленному присланному чиновнику было отнюдь не восхищенное – «навозные» генералы, как называли приезжих. Добрую память оставили о себе губернаторы А.П. Степанов, В.К. Падалка, М.А. Плец (1898-1902), Н.А. Айгустов (1903-1905), И.И. Крафт (1913-1914), которому судьба отвела на новой должности всего лишь год. Все упомянутые лица думали о благе городских и губернских дел. Нерешительность, отсутствие здравомыслия, грубость, самодурство, надменность, бесцветность иного провинциального администратора оставляло на годы дурную память о нем. Не говоря уже о злоупотреблениях и повальном взяточничестве как самого губернатора, так и его подчиненных.

А вот читателю и образчик «сатрапа» - губернатор Л.К. Теляковский. Леонид Константинович Теляковский (1833-1908) вступил в управление Енисейской губернией 1 января 1890 года. Происходил из Воронежской губернии, карьерный путь начал в 1853 году в Петербургской казенной палате, и к 1890 году имел уже все «ленты»: Св. Владимира, Св. Анны, Св. Станислова. На второй год после появления в крае, Теляковский начал затяжную борьбу с местным адвокатом, публицистом и поэтом Федором Федоровичем Филимоновым. А началось все с сатирического спектакля сочинителя «В краях сибирских», который шел в Красноярске в 1891 году и пользовался бешеным успехом.

Литература.

1. Любичанковский Сергей. Миф о власти и власть мифа//Родина. 2007. №. 1. С 12-15.
2. Комарова Т.С. «Наивеличайшая между всеми в Российской империи». (К 190-летию Енисейской губернии). 2012. Красноярск. С. 7-8.
3. Минаков Андрей. «Я – хозяин губернии». Повседневная жизнь губернаторов в XIX - начале XX века//Родина. 2009. № 1. С. 101.
4. Бердников Л.П. Вся красноярская власть. Очерки истории местного управления и самоуправления (1822-1916). Красноярске книжное издательство. 1995. С. 98, 104.

В конце 1890 года стали ходить слухи, что летом (18)91 года проедет через Сибирь Е(го) В(ысочество) Г(осподин) Н(аследник) Ц(есаревич), сделав путешествие до Японии включительно. Губернатором в то время был очень несимпатичный человек Т(еляков)ский, не только он, но больше, кажется, его жена, недружелюбно относилась вообще к Сибири и к Красноярску исключительно. В своем блаженном самомнении они поражали все общество своей заносчивостью. До сих пор Красноярск видел в своих губернаторах истинных тружеников, добрых, просвещенных деятелей, желающих блага Сибири. Не так смотрела на Сибирь семья Теляковского.

Состояла она из отца, матери, сына (инженера) и 3-х взрослых дочерей. И при самом появлении в Красноярске проявила себя эта превосходительная семья так, как поступают только малоумные выскочки. Полное оскудение ума, бессердечие, надменность, напыщенность, полное отсутствие здравого смысла, вот из чего была состряпана эта милая семья. Если только можно считать это каким-нибудь достоинством, она была единодушна. Все тянули на один лад, и мамочка была запевалой.

Еще готовясь к отъезду в Сибирь, Теляковские собирали сведения о том, широки ли в Красноярске улицы, чтобы можно разъехаться со встречными на «ландо». Есть ли в губернаторском доме такой зал, где бы могли танцевать 50 пар. Эти сведения сам Теляковский забирал у бывш(его) енисейского губернатора, теперь сенатора, Ив(ан)а Конст(антиновича) Педашенко (Енисейский губернатор в 1882-1889 гг.), чем немало удивил этого последнего деятеля, работавшего 23 года в Сибири в 2-х губерниях, и составившего массу заметок о Сибири.

В Петербурге Теляковские познакомились с нашими богатыми золотопромышленниками Кузнецовыми, и, так как губернаторского дома в Кр(асноярс)ке нет, а квартира не была готова, то Кузнецовы предложили Теляковским до марта месяца свой дом с полной обстановкой. В январе или феврале свалилась эта милая семья в чужое гнездо и начала распоряжаться по-своему. В нижний этаж дома, где у Кузнецовых были только подвалы для склада провизии, они наметили, не долго думая о последующем, семью своих сородичей – свиней. И пошли от них духи малиновые по всему дому. Видят домоправители Кузнецовых непорядки, даже говорят, что нельзя в этих подвалах свиней держать. Конечно это был глас вопиющего в пустыне: «не сметь свое суждение иметь» было заключительное слово градоправительницы: «туда же чалдоны» (любимый эпитет для Сибири у просвящ(енного) русака) с разговорами лезут».

И по мановению руки нач(альника) губернии усердные городовые каждый базар набавляли новые экземпляры в свиное гнездо, и развелась там тьма в чужом чистом подполье. Это был первый дебют мудрого радетеля о благе Сибири. Как никак пришлось этой благословенной семье столкнуться с сибиряками: Т(еляков)ские были поражены, что в Сибири живут по-людски, а не по-свински, как они думали. Но зато сибиряки не взлюбили эту гордую, недалекую в умственном отношении семью. Кузнецовы едва выжили их из своего дома. Квартира давно готова, а они все тянут и тянут, и дотянули до апреля, и то, побуждаемые насильственными мерами, их которым самая действительная была ломка печей, требующих немедленного ремонта.

Заскакала наша губерния, исполняя приказы. Заметалась под неутомимой рукой неусыпного деятеля. В этом надо отдать справедливость Т(еляковскому); он был неутомим, не знал сам отдыха и другим не давал. Деятельность его простиралась до того, что денег, ассигнуемых на разъезды начальников частей для ревизий, при нем не доставало. Все поглощали его собственные разъезды, так, что к концу года у зазевавшихся ревизоров не оставалось ни гроша, так случалось в целых два года; но, при принятому у нас обычаю, все было пройдено молчанием, а рьяный сановник перепорхал по всем углам и закоулкам, и потекли в его бедную до сих пор суму все богатые дары севера в виде добровольных приношений, в виде дешевых закупок драгоценных мехов, и всякой съестной благодати. Особым распоряжением сановник заручился в Енисейске, высылающем для губернаторского стола громадных осетров, свежую икру, балыки. Оперилось обедненное дворянское семейство; да и с общество его не сошлось с самого начала, да и не могло сойтись благодаря проделкам, придиркам, подозрительности воротилы.

26 сентября Красноярск празднует годовщину учреждения Общества врачей (образовано в 1886 г.) и открытие Александровского барака. Крупное пожертвование, теперь покойного Льва Петровича Кузнецова, дало возможность выстроить прекрасное здание для лечебницы, где дежурят все врачи города бесплатно; устроил при ней фельдшерскую школу с бесплатным же преподаванием; и на средства Александра Петровича Кузнецова построить и устроить барак для хирургических операций со всеми приспособлениями, со всеми удобствами, согласно последнему слову науки.

Торжественно празднуется этот знаменательный в жизни города день. Служится молебен, читается отчет, говорятся речи, день заканчивается вечерним пиром, на котором присутствует весь город. Бдительному оку властителя показались подозрительными эти шумные овации в честь врачебного персонала. Он выразил свой протест тем, что явился только на молебен один, а вечером, вопреки приглашению, не пустил и семью. А вместо того дня (устроил) ограждения города от ожидаемого буйства, расставивши даже по улице городовых с полицейскими, в швейцарской поставил 3 гайдука с полиц(ейским) надзирателем. С удивлением смотрели собирающиеся со всех концов города публика на эти новшества и в душе кляла рьяного блюстителя.

Так потянулись тяжелые годы охраны губернии от вторжения гуманных идей. 2 лета (губернская) семья проводила за городом и не мало удивляла тоже своих соседей по дачам своим дичаньем. Пресмешные истории рассказывали про их времяпровождения: крик, визг, день и ночь несся с губ(ернаторской) дачи. Немногочисленные чиновные поклонники губ(ернаторской) семьи должны были умиляться наивными выходками мамаши, молодящейся, но не привлекательной пожилой матроны.

Несмотря на явное завлеканье и заигрыванье с местным обществом, у них никто не бывал запросто. Приковали они, было, к своей колеснице молодого врача Андр(ея) Павлов(ича) Прейна. Молодой, да из ранних, он был, видимо, карьеристом, и завязывал связи с сильными мира для устройства личных дел. В доме Т(еляковски)х он признал за лучшее освоиться, без него не обходилось не одно катанье, гулянье. Девицы были от него в телячьем восторге и маман тоже, а за ними и следовал шут-папаша, глубоко ныряющий, но мелко плавающий.

Интимность эта завершилась тем, что все девицы втюрились в своего единственного кавалера и стали рвать его на части, дозволяя уже некоторые фамильярности. Появилось в этой благовоспитанной семье яблоко раздора, которое вскоре выказало свою горечь, позволяя себе уже через чур много вольности, и компрометируя своих поклонниц. Наконец, в один прекрасный день, он был объявлен женихом младшей дочки, рыжей красавицы, которая знала себе цену и не выпускала его из рук. Заликовала вся семья; новоиспеченного родственника папаша сейчас же, поручил пристроить и добился, что этого юнца назначили ординатором городской больницы, чего бы долго еще ему ждать при других условиях, но «свой своему поневоле друг».

Врач, успокоившись при достижении желаемого, явно поворотил оглобли назад. Его нареченная невеста была бедна, а ему мерещилось богатство, почести, слава. Сметила ловкая мамаша, куда гнет жених, справляясь о приданном; придралась как-то за пустую проделку, говорят за то, что жених перестал стесняться, закусил удила, и без сюртука однажды вздумал потешить девиц какими-то фокусами. Налетела мамаша и его, так без сюртука велела полицейским спустить с лестницы. Но сместить с места в больнице не удалось. В отместку за оскорбление сибиряка, хотя и не безупречного, появляться стали фельетоны, заметки о подвигах Жабуль, Пилюль псевдонимов губ(ернаторских) барышень. Это было немного жестоко, но желание насолить папаше, имело основание. Когда умер в(еликий) кн(язь) Ник(олай) Ник(олаевич , считавшийся патроном м(ада)м Т(еляков)ской, она выказала себя опять с смешной стороны, падая то и дело в обморок на подставленный стул в соборе, всю панихиду, желая олицетворить глубокую печаль.

Какими-то судьбами согласилась она принять звание попечительницы женской гимназии Особенной деятельности не выказывала, считая весь учительский персонал дураками. Она ничего не сделала для усиления средств гимназии или сбора платы за учение беднейших учениц, и только настаивала на приготовлении рукодельных работ для базара в пользу гимназии. В Синельниковском благотворит(ельном) обществе, которое уже с конца 1887 г(ода) работает в Красноярске, помогая бедным, призревая детей-сирот. Товарищ председателя предложил Теляковскому просьбу общества к его жене взять на себя звание председательницы. Тот предложил баллотировку, но члены общества, все, отказались баллотировать губернаторшу; тогда губернатор все-таки настоял, чтобы сделали записи. Верные своему убеждению, никто из членов не вписал имени Марьи Ивановны Теляковской в список, кроме губернатора, и, под давлением его полицмейстера и председателем, остался преосв(ященный) Тихон (Епископ Енисейский и Красноярский в 1886-1892 гг. – Сост.), который отказывался только потому, что находил более удобным предложить это звание губ(ернатор)ше.

Состоя членом Комитета этого общества со дня его возникновения с 1887 года, я, в качестве участковой попечительницы, обязана была обходить свой участок 2 раза в год перед Рождеством и Святками для собир(ания) пож(ертвовани)й. Так как в моем участке была лучшая тогда в городе гостиница Гадалова, то мне и пришлось в числе прочих обойти и №№ гостиницы, где в то время остановилась проездом в Якутск к прокаженным известная английская сестра милосердия мисс Марсден. Я, конечно, зашла с ее позволения и к ней в №. Она приняла меня очень любезно, взяла с благодарностью отчет Общества за истекший год, устав и просила дать ей некоторые сведения о нашей деятельности.

Впрочем, я не могла проникнуть к ней иначе как через дозволение полицмейстера, кот(орого) мне пришлось ждать в коридоре около часу. Оказывается, что Т(еляков)ский, в великом усердии, оградил ее в Красноярске строгим полицейским надзором. Он высылал на последней станции в Заледеево своего любимца, чиновника особых поручений (при губернском совете – Сост.), известного всей губернии казнокрада, Анатолия Ивановича Васильева. До приезда Т(еляковско)го, он был под судом; на следствии привозились на возу все его дела, казалось, что его судьба сгнить в тюрьме, а с приездом нов(ого) губернатора он вышел из воды сухим и попал в близкие сотрудники по управлению губернией. Полезен он был, бесспорно, своим всезнанием. Исколесив всю губернию в качестве исправника, он знал все чужие углы и знал, где раки зимуют; служащих знал тоже не перечесть, темные дела чиновного люда у него были тоже как на ладони. Словом, это была находка для такого вершителя судеб бедной губернии.

Когда я вошла к мисс Марсден, она сидела на диване и готовилась пить кофе, а перед нею, глядя на нее в упор, стоял этот милый Васильев, опершись обеими руками на стол. Мне показалась его поза выжидающей приказаний. К счастью он не знал иностранных языков, что я верно знала, и потому, мы могли беспрепятственно говорить с мисс по-французски; он постоял, постоял, похлопал глазами и отошел. Что он здесь делает? - спросила я мисс:

- Он бережет меня. Командирован вашим любезным губернатором.

Я рассказала ей как мы работаем, она очень любезно выслушала, говорила, что ее стесняет этот глупый надзор, что она уже написала принцессе Уэльской об этом, но боится, что письмо перехватят. Я спросила, видела ли она нашу лечебницу. Конечно, наш милый Т(еляков)ский и не подумал показать ей то, что ее особенно интересует. Тут нам помешал полицмейстер, кот(орый) по приказанию Т(еляковского), явился осведомиться о состоянии ее здоровья и приглашает от его имени на обед. От обеда она отказалась и выразила желание познакомиться с лечебницей и больными. Мы с полицмейстером вместе уехали, а пока полиц(мейсте)р ездил за разрешением, подъехала Евдокия Петровна Кузнецова, и предложила мисс Марсден проехать с нею в лечебницу, где ожидает врач. Разрешение скоро было получено, но и тут конвоировал полицмейстер. Доктор Крутовский, исполнитель воли покойного Л.П. Кузнецова и строитель лечебницы, показал ее во всех деталях, и мисс высказала приятное удивление, что она встретила у нас, в глуши, так хорошо обставленную лечебницу и таких усердных деятелей.

После осмотра, Евдокия Петровна предложила мисс проехать к ней в дом, а полицмейстеру посоветовала положиться на нее, старожила в Сибири, и тоже видную деятельницу на общественной арене. Она была уже 10-лет попечительницей Владимирского приюта (Открыт 15 июля 1848 г.), состоявшего под покровительством государыни. Много жертвовала на него и на прочие благотворительные учреждения. « прошу предоставить мне позаботиться сегодня о мисс Марсден, сегодня она моя гостья, и я сама отвезу ее в гостиницу», - сказала она пол(лицмейсте)ру. Тот, как будто нехотя, но согласился, и бедная мисс Марсден очутилась, хотя ненадолго, на воле. Она почти со слезами на глазах призналась, как ее тяготит этот надзор, показывала письма, которые она получила от кабинета Ея Величества во все города Сибири, где говорится, что всякое содействие, оказанное мисс Марсден будет принято, как оказанное лично Ея И(мператорскому) В(величеству).

Ее поражало это назойливое надзирательство. Ей не удается побыть одной в комнате. Смена непрерывная полицейских и один несимпатичный Васильев. У Кузнецовой она написала письма в кабинет Ея В-ва. и в Лондон прямо принцессе Уэльской, которые Евдокия Петровна послала заказными через своих знакомых друзей в столицу. На другой (день) мисс Марсден уехала из Красноярска. Евдокия Петровна провожала ее, и та села в экипаж с облегченным сердцем. Конец нашего разговора с мисс слышал полиц(мейсте)р и знал, что я говорю по-французски. Это для меня было важно в последующем.

Через неделю я, по совету преосв(ященного) Тихона, отправилась к губернатору в квартиру. Войдя на лестницу, я была неприятно поражена, что надо мною раздалось выхлапыванье ковра. Меня обдал густой слой пыли так, что я невольно крикнула: «Перестаньте хлопать». Два пожарных занялись выбиванием пыли на парадной лестнице с большого ума, не сообразив, что тут ходят постоянно к губернатору посетители. Добравшись до створчатых дверей, ведущих в квартиру, я отворила тяжелую половинку и очутилась днем во мраке. Передняя была темная, 2 узких окна в одно стекло по бокам двери мало давали свету. В это время я явственно услышала только, что кто-то откуда-то соскочил, и перед мной вырос полицейский.

- Вам кого? Губернатора или губернаторшу?

- Губернаторшу, - ответила я также лаконично.

Затем хлопнула дверь и все стихло. Стою я, не знаю, куда двинуться, темно как ночью. Вдруг слышу снизу женский голос:

- Это, кажется, барыня Никитская?

- А Вы кто, где Вы тут? - спрашивая, я делаю 2 шага вбок.

- Да я вот Доверова, сижу тут на полу, пристала очень; жду его превосходительство насчет денег за лошадей, мы извоз держим, не знаю, получим ли все?

- Ну как же не получите, - возразила я.

- Что Вы, часть не рассчитываем, нету денег, да и только. Не тягаться с ним. А я вот, барыня, 5-й раз прихожу, по подряду дров поставляем сюда во двор. А все решения нету. В правлении отказали, лично, видишь, заплатить. Дак, все не принимает, так и ухожу. Слышь, лопнут мои деньги.

- Да что Вы, как это можно, - говорю я. - Вы и не думайте.

- Как не думать, год доходит. Слухом земля полнится, этому не додал, тому не доплачено. Вот, слесарю и тому 1 р(убль) не додал.

Удивленная слышанным, я не знала, что и говорить. Почти через полчаса вернулся гайдук и отворил двери прямо в зал, пробурчал мне: «идите». Я сняла тальму и вошла. Тут меня опять поразило новое явление: у самых дверей стоял ломберный стол, на нем -папка раскрытая с бумагами, и при них секретарь статистического комитета, учитель гимназии, статский советник Геннадий Александрович Хотунцов .

- Вы что тут делаете? - Спросила я, подходя к нему здороваться.

- Да вот, жду его п(ревосходительст)ва давно уж я.

- Да, порядки. Бросишь, да уйдешь.

- Неловко, просил принести бумаги.

- И заставляет ждать Вас, загруженного человека. Это по - т(еляков)ски.

Хотунцов невольно оглянулся, испугавшись резких моих слов, но зал был большой, и говорили мы тихо. В это время отворилась дверь из гостиной слева у самых окон, и появился губернатор.

- Чем могу служить? – любезно спросил он меня, едва кивнув Хотунцову.

- Я, Леонид Константинович, хотела бы видеть Марию Ивановну.

- Она сейчас выйдет, позвольте просить Вас в гостиную.

- Я подожду, - настаивала я, думая, что он займется с Хотунцовым. Не тут-то было, он опять стал приглашать меня в гостиную, и мы дошли уже до нее, как из противоположных дверей вышла М(ария) Ив(ановна). Она меня обежала, и вопросительно взглянула на меня:

- Мари, м(ада)м Никитская – любезно представил он меня, - прошу.

Она небрежно сунула мне 2 пальца, и мы вошли в гостиную, где я села на 1-ое кресло, она рядом со мной через столик, и напротив губернатор.

- Я пришла к Вам, как член Комитета и участковая попечительница с просьбою прислать для наших бедных какое-нибудь старое платье, обувь, верхнюю одежду, все, что Вам более не нужно. Прошу направить в нашу столовую.

- Я ведь не имею понятия о Вашем обществе, - сказала она довольно резко.

- Это то милое общество, Мари, где ты получила два голоса, - ответил губернатор.

- Мы считаем себя не вправе баллотировать губернаторшу, мы можем только просить.

- Благодарю Вас,- сказал он, привставая с кресла, - это очень любезно в Вашей стороны.

- Это так и было, Вам не угодно было понять нас.

- Все-таки мне нечего дать Вам, - перебила М(ария) Ив(ановна), - Ваши бедные мне надоели, каждый день обивают пороги, я даю, даю, все мало, и потом все пропивается.

- Вот для того-то мы и просим посылать к нам, что мы их знаем больше, чем Вы, и не даем без разбору.

- Не надо давать,- крикнула она мужу, вставая.

Я была удивлена и неприятно поражена этой грубой фразой и тоном голоса, и тоже встала.

- В таком случае, извините, что я Вас побеспокоила, позвольте откланяться.

- Я, пожалуй, разделю, что я подписал в Синельниковский лист, и подпишу к вам, - сказал, как бы извиняясь, губернатор.

- Благодарю Вас, я собираю не деньгами, а вещами, - и пошла.

Рукопожатия М(арии) Ив(ановны) я не удостоилась, она прошла к себе, а губернатор проводил меня по залу; но М(ария) Ив(ановна) еще раз повторила ту же фразу мне вдогонку; и ее прекрасно слышал ожидавший тут губернатора полицмейстер Соколовский.

Это был очень тактичный, хорошо образованный человек, он знал, что я говорю по-французски и его, видимо, поразила резкость М(арии) Ив(ановны). Когда я протянула ему руку, он, как бы, недоумевающе, взглянул на меня, потом на дверь, куда скрылся мой враг, делающий нападение среди бела дня и в своей собственной квартире, дело уж совсем не по-губернаторски.

Зато Л(еонид) К(онстантинович) превзошел себя, проводил до двери, помог мне одеться, и я еще не вышла, как он уже заговорил о моими собеседниками, которые меня нагнали веселые.

- Велел завтра придти, отдаст все, - говорили они, крестясь.

Конечно, от м-м Т(еляков)ской наше общество не дождалось никаких пожертвований. На общих собраниях Т(еляковск)ий всегда удивлялся, что наше о(бщест)во так сильно рассчитывает на помощь городских жителей, что рискуем наметить в своей городской смете все новые и новые расходы, не сокращая прием сирот в приют(ское) убежище, и раздачу ежемесячных пособий нуждающимся, надеясь покрыть эти расходы в будущем году устройством базара, лотереи, гуляний. Иногда он высказывал, что боится подписать или утвердить такую смету, но настойчивые просьбы и веские доказательства всего собрания всегда побуждали его не опасаться за Синельниковское благотворительное общество.

Просили его содействия сократить нищенство, особенно детей, но и этого он не хотел или не умел сделать; а без вмешательства администрации, обществу трудно бороться с теми родителями, которые для своих, большею частью низких целей, не задумываются посылать побираться по улицам своих маленьких детей без различия пола. Сколько раз обращались к г(бернато)ру члены Син(ельниковского) о(бщест)ва после встречи нищенствующих детей, распивающих водку у дверей кабаков, но все это был глас вопиющего в пустыне. Представляем достоверные доказательства, что собираемые детские деньги шли у безумных родителей на картежную игру, на пьянство; а у детей развивалась привычка к шатанью, ничего неделанью, и, наконец, к развитию всевозможных пороков и наклонностей, губящих молодую жизнь, разлагающие и нравственно и физически молодые организмы.

Ограниченное в своих средствах общество Синельниковское не имело никаких возможностей пригревать всю нарастающую нищенствующую братию. Да и действовало оно очень осторожно, собирая всегда сведения о степени нужды просящих. А в таких случаях, где навязчивые просьбы подавались не нуждающимися тружениками, а тунеядцами, о(бщест)во всегда отказывало в пособии. Но, видно, не Т(еляков)скому было начать эту борьбу с нищенством, которые дали такие блестящие результаты за границей, напр(имер), в Германии. Нельзя сказать, что Теляковский был бездеятелен, это был неутомимый делец, но, к несчастью, не инициатор, в лучшем смысле этого слова. В первые годы своей власти в губернии он поражал своим вмешательством во все сферы жизни своей губернии. Принимался за все рьяно, даже через край, набирая работы и себе и своим подчиненным. Обладая, несомненно, узким кругозором, трусливый, подозрительный, он делал ежеминутно массу промахов, за что и не взлюбила его вся губерния.

Он не казался тем важным администратором, облеченным властью, которые назначены властью вершить дела на нашей далекой окраине. Своими часто смешными выходками, он казался выскочкой, закусившим удила в непривычной для него роли вершителя судеб обширной губернии, населенной различными элементами народонаселения. Вся его административная деятельность разбилась на мелочи, часто очень курьезные, которые невольно делались достоянием целого округа.

В числе прочих предназначений он придумал учредить на большой Воскресенской ул(ице), где была и губернаторская квартира, полицейские посты. Посредине перекрестков поставили будки, и вот в них, на манер наших столичных городов, поставлены городовые, обязанные водворять порядок богоспасаемого Красноярска. В послеобеденное время сам губернатор, не опасаясь больше нападения сибирских дикарей – «чалдонов», прогуливался по тротуарам Большой улицы. А вслед за ним, посредине, шествовал блюститель порядка, не спуская глаз с гуляющего сановника. Когда он доходил до следующего квартала, он выкрикивал следующему городовому свое, получившее громкую известность в городе - «Принимай!». Получив ответ «Принял», 1-й городовой направлялся вспять к своему посту. Нередко останавливал у городских лавок в базарные дни наш губернатор зазевавшуюся бабу и принимался выговаривать за то, что она ему не кланяется. Конечно, получал в ответ:

- «А пошто я тебе буду кланяться, я тебя не знаю».

- Ты видишь, я губернатор, - убеждал он, показывая свои красные отвороты.

- Да нешто на тебе написано, я почем знаю, что ты губернатор, - отпарировала бойкая сибирячка.

И оскорбленный сановник посылал ей свое: «дура», и удалялся, напутствуемый возгласами удивленной толпы, собравшуюся поглазеть на уличную сцену. Отношение Т(еляковско)го к своим подчиненным было, б(ольшей) частью, надменное, гордое. Особенно бесцеремонно относился он к полицейским, заставляя даже приставов дежурить на улице в ожидании его приезда на какое-либо заседание, в самый жестокий мороз зимой.

Вся семья Т(еляковски)х увидела скоро, что низкопоклонства в Сибири она не дождется, и потому старалась сойтись с обществом; но все попытки уже оказались тщетными; сибиряки, в силу особенных условий жизни среди поселенцев, вообще недоверчивы, особенно к пришельцам, которые отнеслись к Сибири недружелюбно. Самый выбор сослуживцев, вроде г. Васильева, показал сибирякам неразборчивость и даже нетактичность Т(еляковско)го. Человек, отверженный обществом, за доказанные крупные мошенничества, запятнанный взяточничеством, обирательством сельского населения Енис(ейской) губ(ерни)и, вдруг является в сане чиновника особых поручений при губернаторе; ему давно уже перестали подавать руку в обществе, а тут он является везде контролирующим лицом, уполномоченный, обличенный доверием начальника губернии. Давно замеченный и отстраненный от службы полиц(ейский) при Теляковском получает важную должность исправника при Туруханском крае, г. Чуевский , где он, как единственный представитель власти между дикарями, может беспрепятственно набивать свой карман излишками обложенного ясака, и делиться от щедрот мерзких и с губ(ернаторо)м. Когда уже обнаружились все некрасивые дела в Туруханске, г(убернато)р поставил все дело так, что его оправдали, и он сейчас же дал ему место заседателя в Подгородной волости, где он мог опять загребать, особенно во время проезда наследника цесаревича; Батой стоит на больш(ом) сибирском тракте, и, во время ремонта его весной и летом в 1891 году, было чем поживиться опытному служаке, собирающему крупинку по крупинке детишкам на молочишко.

Этот нахальный выжига умел надуть даже дорогого гостя Сибири. По маршруту Е(го) В(ысочества) со своей свитой должен был ночевать в селе Батое . Чуевский нарядил для подачи ужина свою дочь, знакомую его барышню и дочь хозяина дома . Утром опять это трио угощало Е.В. кофе. Конечно Е.В. пожелал отблагодарить любезных хозяек, и через Чуевского просил передать ему 3 золотые вещицы. 2 получила его дочь, одну П. Романова, а дочь хозяина ничего не получила. Чуевский уверил, что передано 2-м только; но что он заявил о 3-м – и ему обещали выслать. Но, как мне передавал священник того села, до сих пор хозяйская дочь ничего не получила и не получит; 3-ю вещь получила дочь Т(еляковско)го. Так злоупотребляли люди, служившие у зоркого начальника губ(ернии), кот(орый) в окружающих видел только ложь и измену, а ближайшие к нему безнаказанно плутовали, и невольно давали понять, что и у нач(альника) губ(ернии) рыльце в пушку.

И вот в годы управления Енис(ейской) губ(ернией) Теляковским много пришлось перенести этой бедной губернии от неумелой опеки рьяного блюстителя интересов вверенной ему губернии. Уже первое то, что на каждом шагу нач(альник) губ(ернии) видел какие-то козни, подвохи, и вследствие своей близорукости, окрестил всю губернию неблагонадежною, вулканическою, с кратером в Красноярске. Начались доносы, дознания, допросы, шпионство. Все общество, в котором трудятся уже долгие годы наши общественные деятели, оказались в загоне. Все начинания, лучшие стремления встречали грозное veto. Все сословия в полном пренебрежении. Этим родовитым людям, так высоко парящим псевдо-аристократам, казалось в высшей степени странным, что наши учебные заведения переполнены детьми поселенцев. В стране изгнанья, Теляковские думали встретить только аристократов, а неожиданно увидели вокруг себя такое смешанное общество, от которого их коробило; и они не скрывали своего презрения к бедным людям.

Это сказалось на их отношениях ко всем красноярским благотворительным и просветительным обществам. Этим они нагнали такой стресс на все население, которое с грустью слышало отборные ругательства начальника и раскатистый смех его высокообразованной семьи. Уже достаточно пожившие в Красноярске, Теляковские как-то хвастали дамам, сделавших им праздничный визит на Рождество, что у них валяется в передней дорогая посылка с мехами на 3 тысячи руб(лей). Это были уже сибирские меха; по отъезде их из Красноярска, была получена и другая, еще дороже, которая была послана как казенная, а по вскрытии оказались меха на имя Теляковских. Городское управление особенно тяжело выносило на своих плечах недомолвки с губ(ернаторо)м.

Здесь рукопись заканчивается. Текст приведен в небольшом сокращении. Стилистика сохраняется.

Ниже приводится стихотворение Никитской Варвары Александровны, посвященное Л.К. Теляковскому, чем и заканчивается ее история об енисейском губернаторе, не оставившем ярких воспоминаний о своей деятельности.

Старче.

Эх ты, мое старче,

Что закопошилось?

Или в самом деле

С панталыку сбилось?

Что ты так поводишь

Мутными очами?

Что людей морочишь

Глупыми речами?

Отчего твой облик

Не любовь внушает,

А при встрече всякий

Дальше отбегает?

И зачем ты трешься

Тоже между нами.

Когда Бог обидел

Всякими дарами?

Ни в тебе уменья

Властвовать над миром!

Ни в тебе раденья

Угождать кумирам!

Ни в тебе ухватки

Удальца былого!

Ни в тебе посадки

Хвата боевого!

Старческая поступь

Поступь селадона (лавелас – Сост.);

Старческий твой голос

Тянет полутоны.

Старческие взгляды

Не молниеносны;

Старческие речи

Пошлы и несносны.

Держишься ты прямо

Но не сановито;

Действуешь упрямо

Зло и ядовито.

Бродишь безучастный

Ты в толпе нарядной,

Ко всему бесстрастный,

Старче неприглядный!

Только плотоядно

Глазками моргаешь,

Когда себе жадно

Жертву намечаешь.

Видно тебе память

Уже изменяет,

Ничего былого

Не напоминаешь.

Или так и век свой

Проживал ты вяло,

Рано твое сердце

Высохло, завяло.

Или недоумком

Вырос ты с пеленок;

Так и не развился

Старенький ребенок.

Только и ласкала

Жизнь тебя плотская,

Бедный жалкий разум

Удовлетворяя.

Миновали годы

В спячке непробудной;

Были ли невзгоды

В жизни твоей скудной?

Иль ничем, конечно,

Ты не сокрушался;

Как пришлось беспечно

Жизнью упивался.

Вкруг тебя роилась

Юность золотая,

Да и та с тобою

Блекнет, увядая.

Подвели итоги

Своему былому,

И сойди с дороги

Уступи другому!²

Весь материал публикуется впервые

Автор: Тамара Семеновна Комарова, старший научный сотрудник отдела истории Красноярского краевого краеведческого музея

Литература

1. Воспоминания В.А. Никитской. «Красноярский губернатор Л.К. Теляковский». Из тетради «Сибирские были». Конец 1880-х и 1-я половина 1890-х годов.
2. Стихотворение В.А. Никитской «Старче». Из тетради под заголовком: В. Никитская. С 1892 года. Красноярск. Книга 2-ая.