Археолог Николай Макаров: «Наша история не менее интересна, чем мировая»

Как изменилась профессия археолога за полвека, какие сенсационные находки есть на Енисее и какие места еще не изучены, чем отличаются российская и зарубежная археология? Об этом рассказал работающий 45 лет в Красноярском краевом краеведческом музее Николай Поликарпович Макаров.

— Вы работаете в музее вот уже 45 лет. Как по-вашему за это время изменилась профессия археолога? С технической точки зрения, с точки зрения подхода к изучению и популяризации археологии в целом?

— За это время профессия действительно очень изменилась — в сторону большей сложности и, может быть, даже жесткости. Жесткости в том плане, который нам ставит Москва, Институт археологии и теперь Министерство культуры. Именно они выдают разрешительные документы на раскопки, потом требуют отчеты, так сказать, на новом уровне знаний в соответствии с XXI веком. То есть если раньше было достаточно рукописного и печатного текста, то теперь обязательна электронная форма отчета. Все выполняется на компьютере, чтобы отчеты можно было тиражировать. Поэтому ужесточение идет по этой линии – раз, по технической сложности – два. Археолог заканчивает все-таки гуманитарный факультет, но ему надо владеть информационными технологиями и программами, например, Photoshop. Поэтому все идет в сторону усложнения и большей точности, это тоже требования XXI века.

Но и технический прогресс, однозначно, есть. Сегодня есть цифровые фотографии, можно обработать десятки снимков за раз в процессе работы. Раньше была фотопленка, которую надо проявлять, закреплять, печатать. Во-вторых, проще стало с копированием отчетов – у нас они идут в Институт археологии, научный архив музея и личный архив автора раскопок. Раньше мы все фотокопировали, а теперь пользуемся сканерами, которые облегчают работу. Небо и земля по сравнению с тем, когда мы начинали. Если поздно вечером снимки получались темными и было трудно их вытянуть, тот же Photoshop позволяет это сделать. Поэтому возможностей больше, знаний и требований к археологу — тоже.

— Археологическая коллекция музея уже очень большая и постоянно пополняется новыми ценным экспонатами. Сколько сейчас артефактов в этой коллекции? На сколько коллекция увеличилась после Вашего прихода в музей?

— По моим представлениям, сейчас около 100 тысяч. Это то, что мы планируем внести в государственную часть музейного фонда. Но точную цифру никто не назовет, потому что они накапливались более столетия, музею скоро 135 лет. Например, поясной набор, состоящий из нескольких предметов, считается как несколько единиц хранения, а черепки одного сосуда — как одна единица. Поэтому цифра плавающая, и на мой взгляд, если все соединить, в совокупности будет около 100 тысяч предметов. Находится это все в хранилищах нашего музея, где уже не хватает места, несмотря на то, что руководство музея за последние десятилетия многое сделало, чтобы расширить наши возможности. Но эти проблемы универсальны – они общероссийские, может быть, даже общемировые. Например, одна только Богучанская ГЭС, где работали тысячи человек, в зоне затопления дала более миллиона предметов, и соответственно, встал вопрос в обязательном порядке построить отдельное хранилище, поскольку сегодня у музея просто на просто нет места, где можно хранить всю эту массу предметов, накопленную из новых раскопок: Богучанская ГЭС, четвертый мост Красноярска [Николаевский], Афонтова гора, мосты в районе Канска и другие масштабные объекты с хозяйственными задачами. Поэтому однозначно сегодня мест для хранения археологических коллекций не хватает, они возрастают в геометрической прогрессии.

После моего прихода в музей коллекция увеличилась в два-три раза. Каждый полевой сезон приносит нам несколько тысяч артефактов. За 45 лет она значительно увеличилась, но это общая тенденция, потому что я не единственный археолог в музее, нам удалось создать коллектив единомышленников. Совокупность накопленных предметов археологии возрастает гораздо быстрее, чем у моих предшественников, которые, как правило, работали в одиночку.

— Какие из них Вам кажутся наиболее значимыми и ценными? Есть ли среди них находки, которые имеют мировое значение и были оценены вашими зарубежными коллегами?

— Таких находок у нас немало по той простой причине, что есть археологические сенсации, например, совместные раскопки музеев Красноярска, Минусинска, Абакана и Государственного исторического музея. Под Абаканом в 1940-х был найден дворец наместника гуннов в лице либо пленного китайского полководца, либо императора – это сенсация! Где Китай и где эти найденные предметы в Сибири, в том числе, черепицы с китайскими иероглифами. Такие вещи показывают, что уже тогда Енисей не был на задворках цивилизации, а был связан с мировыми культурными центрами.

Второе — Афонтова гора. У нас есть поговорка: «Не то золото, что блестит». Это самая древняя стоянка, первая в Красноярском крае. Масштабные работы по строительству четвертого моста [Николаевского] вблизи Афонтовой горы привели к тому, что число этих экспонатов достигло нескольких десятков тысяч только с этого памятника, а может быть и больше. Это тоже мировая сенсация. На раскопках Афонтовой горы в 1923-1924, а затем и в 1937 году, были найдены первые в Северной Азии палеотические останки человека [Первые палеотические предметы и орудия были найдены И.Т. Савенковым в 1883-1884 годах на Базаихе и Афонтовой горе – Прим. ред.]. Археологи могли уже тогда сказать, какие это были люди, проживавшие на территории Красноярска вместе с мамонтом и другими животными Ледникового периода.

Третье, всегда было и останется сенсационными находками – это клады. Мне повезло, что в мои руки попали два примечательный клада при помощи первооткрывателей, которые находят клады случайно и не являются археологами. Это Новопятницкий клад и продолжение скорее не клада, а Ишимской коллекции, первая часть которой была найдена 110 лет назад, а вторая – совсем недавно.

Часовенная гора. Мы привыкли, что драгоценности, золото, серебро привлекают внимание любого человека. Богатейшие находки, найденные на Часовенной горе — золотые, серебряные сосуды, серебряные обхватки седла – тоже сенсация, уже более поздняя.

Сенсаций много, хотя мы работаем не ради них, а радуемся и самым простым, обыкновенным находкам, которые интересны своим постоянством. То есть жажда открытий и ожидание не проходит, они остаются с тобой в течение всех десятилетий и подогревают любого археолога.

— Хорошо, а теперь о личных «трофеях». Ваша самая ценная находка? Найденный артефакт, который с особым трепетом держали в руках.

— Своеобразной археологической сенсацией стали мои раскопки в пещере Еленева [Алексей Еленев (1856-1914), консерватор Красноярского городского музея в конце XIX века, археолог и преподаватель; изучал пещеры и древности Енисея. – Прим. ред.] в скальном массиве Караульный бык, как мы ее назвали в честь нашего предшественника. Она сенсационна, потому что, начиная с современных находок буквально на поверхности и до трехметровой глубины встречены изделия всех эпох: средневековье, железный век, бронзовый век, неолит, мезолит и древнекаменный век. При этом сами находки не совсем сенсационные. Допустим, фигурка человека. Его облик — нос с горбинкой, раскрытые широко глаза — сам по себе загадочный, потому что сразу встает вопрос «А кто это из наших предшественников – европиоид, монголоид?» И произведения искусства, например, совсем небольшая фигурка 3-4 сантиметра, вызывает интерес.

Или допустим мы находим самый обыкновенный костяной рыболовный крючок, который ничем от современных не отличается с той лишь разницей, что современные сделаны из металла, а точно такой же формы и пропорции сделан из кости 5 тысяч лет назад. Эти находки, когда их держишь в руках, чаще всего это произведения искусства, вызывают особый трепет. Как могли уже тогда, казалось бы, люди примитивного каменного века делать столь изящные, даже с точки зрения современного художника, изделия? Они были не глупее нас с вами, и в более суровых условиях, особенно в ледниковый период, когда морозы доходили до 70 градусов, они выживали и продолжали существовать здесь на протяжении многих тысячелетий. Поэтому каждая находка вызывает особый интерес. Есть даже экспедиционная песенка:

Я дохожу до бешенства порою

Я сквернословлю, голос мой осип

И все же рою, рою, рою

И камню каждому я радуюсь, как псих (смеется)

Действительно, камень или какой-нибудь черенок с орнаментом может быть невзрачным, далеким от золотых украшений, но он очень интересный, потому что по нему информации можно получить больше, чем по драгоценному изделию.

— Что самое сложное в работе археолога?

— Универсализм. Ты выходишь из университета как специалист гуманитарного профиля, но оказавшись в экспедиции, ты должен владеть информационными технологиями, потому что сейчас это требуется и в поле, экспедиционных условиях. Если ты связан с каким-нибудь транспортом, скажем, лодкой, где-нибудь в Эвенкии или в тайге, на Подкаменной Тунгуске, на Ангаре, ты должен разбираться в технике. Ты должен быть хорошим организатором. Многие годы костяк наших экспедиций составляли школьники из археологического кружка. Ты должен стать таким организатором, чтобы и вторая, нерабочая половина дня была интересной, чтобы эта романтика привлекала по-прежнему тех, кто идет за тобой.

Ну и соседние профессии тоже надо знать. Если это разрез земляной коры, то надо знать геологию. Если это кости, возможно, вымерших животных, надо знать палеонтологию. Если погребения древнего человека, надо знать антропологию, потому что в дневнике нужно правильно описать где и как залегал этот костяк, где у него лежали на груди или на головном уборе какие-то предметы. И все это должно быть по терминологии соседней профессии.

Поэтому универсализм и рост объема информации из-за того, что и археологов стало больше, и объемы проведенных работ не позволяют остановиться. Чтобы соответствовать уровню (самая большая сложность), ты должен постоянно, как говорил наш коллега Николай Дмитриевич Оводов, «подпрыгивать как крышка на кипящем чайнике». Чтобы тебя видели, и ты был на виду, владел информацией, которая приходит от наших коллег. Раньше проходило удвоение информации за 5-7 лет, теперь за 3 года. И перерабатывать весь объем новой информации достаточно сложно. Останавливаться некогда, ты просто отстанешь от мировых требований и даже наших российских, куда меньших по уровню: в техническом плане мы оснащены гораздо хуже, и возможности у нас пока не такие большие, как в зарубежных лабораториях.

— Интереснее работать в полях или уже в кабинете, изучая, описывая находки?

— В поле интересно, потому что это твои открытия, но и в кабинете при камеральной обработке можно сделать открытия. Минусинский и Красноярский музеи – обладатели больших археологических коллекций – иногда преподносят настоящие сенсации. Наверное, пытливому археологу интересны оба направления – и не важно в поле или здесь в кабинетной обработке.

Сегодня подстегивает обработка и передача материалов в государственную часть музейного фонда через КАМИС. Скажем, археолог имел свои определенные приоритеты, например, как я — в изучении каменного века, и вдруг находит в фондах музея позолоченную бляшку с изображением летящего по небу священного оленя. Он видит, как это прекрасно выполнено древним художником, мастером-литейщиком — и это становится его лабораторным открытием. Начинаешь невольно задумываться, а знает ли о таких сокровищах основная часть населения? Это доступно специалистам, но надо это популяризировать. Здесь все переплетается, как во многих специальных исторических дисциплинах – нумизматика, геральдика. Все в совокупности.

— В экспедициях у археологов складывается особая культура и быт. Случались какие-нибудь курьёзы или интересные случаи на работе?

— Всегда бывают. Наша профессия привлекает не только археологов, но и население, которое порой не знает, что здесь в древности жили наши далекие предки. Когда я был студентом на археологической практике на Ангаре, я с удивлением узнал, какой большой древности там бывают находки. Когда мы в ходе археологических раскопок продвигались с места на место, к нам подходили люди и спрашивали, чем мы занимаемся, а когда узнавали, с удивлением говорили: «Неужели это может быть здесь!».

Нам всем кажется, возможно из-за школьной программы, что древности — это где-то далеко, в Египте, заграницей. А у нас могут быть не менее древние и даже большей сенсационности находки, ну скажем, каменные изваяния в Минусинской котловине в Хакасии. Они по размерам не уступают знаменитым изваяниям острова Пасхи, но древнее их на несколько тысяч лет. Там богатейший духовный мир. Когда говоришь людям, что у нас такая же мировая цивилизация, что и в других странах, а порой даже опережающая, то люди всегда удивляются: как, неужели, это здесь прямо у нас под ногами?

Взять даже здание, где мы сейчас находимся [администрация музея]. Когда оно строилось, мы нашли здесь стоянку древнего человека. Это было к столетию нашего музея, и назвали мы ее «Музейная». Здесь вспоминается другая наша поговорка: «Древнего человека нет там, где его не ищут». Поэтому здесь — «Музейная», на правом берегу на Предмостной площади — стоянки и погребения всех эпох.

Или вот Часовенная гора. Красноярцы ее знают, как сигнальную вышку, связанную с Караульным острогом, а позднее — с поставленной часовней Параскевы Пятницы. Между тем, там найдены артефакты на тысячу лет древнее этой часовни, с богатейшими предметами. Есть видимая сторона часовни, а что скрыто дальше мало кто знает, кроме специалистов. Копайте глубже, и вы найдете то, что гораздо древнее и не менее интересно, чем то, что сегодня на поверхности.

Красноярск, Хакасия, Енисейск показали достаточно интересные раскопки, да и любой другой район. Мы полагали, что самая северная территория Красноярского края была менее населенной, но когда изучали промышленных гигантов, например, Норильский горно-металлургический комбинат, оказалось, что русские, которые пришли туда 300-400 лет назад (если брать еще Мангазею), изготавливали из этого металла нужные им изделия. Но самое интересное – древние металлурги-литейщики 4000-летней давности этот металл уже использовали, то есть первооткрывателями этого богатейшего в мире месторождения медноникилеевых и других руд были люди конца каменного – начала бронзового века. Это удивительно!

Считаю, необходимо популяризировать. Я, будучи сотрудником музея, настаиваю на том, чтобы школьный предмет «История родного края», который вводили у нас робко и который постоянно исчезал из программы из-за отсутствия учебников, был бы таким же обязательным, как и история Древней Греции, Средневековья и все остальное. Наша история не менее интересна, чем мировая.

— Несмотря на то, что раскопки ведутся во многих местах Приенисейской Сибири, остаётся много совершенно неизученных мест. Как Вам кажется, какие районы и территории наиболее перспективны в качестве будущих мест раскопок?

— Северные территории, которые уже не являются белым пятном, но большая часть еще не изучена. Из последних находок — полностью сохранившийся не просто скелет, но и мышечные ткани и кожа мамонтенка. Передан в Дудинский краеведческий музей. На севере уникальная сохранность всех предметов. Мы можем найти то, что является исключением.

Хотя у нас южнее тоже есть сенсационные находки. На Енисее вместе с коллегами из Эрмитажа и Британского музея мы сейчас изучаем Оглахтинский могильник. Эрмитаж проводит раскопки на месте находок. Первые из них появились здесь еще в 1903 году: обнаружили мумии с остатками одежды, шубы, полушубки, валенки; все было обильно посыпано зернами просо. Мы проводили эксперименты по проращиванию этих зерен. Такие находки дали массу интереснейших материалов. Но на севере мы можем ожидать большое количество хорошо сохранившихся вещей в силу вечной мерзлоты. Север может оказаться даже более сенсационным, чем южные, густо населенные территории.

— В 2004 Вы проходили стажировку в Великобритании и читали там доклад о речных цивилизациях Енисея. Как устроены английские археологические музеи? Отличаются ли подходы к изучению археологии в России и за рубежом?

— Безусловно есть отличия. Начиналось это сотрудничество и в основном концентрировалось на изучении этнографической части приполярной переписи 1927 года [Туруханская экспедиция приполярной переписи принесла большой объем информации о хозяйстве, верованиях и демографии малочисленных народов Севера – Прим. ред.]. Этот период еще не был сильно дополнен и был перекрыт русской, более поздней культурой. Вместе с коллегами из Абердинского университета (Шотландия) и других центров мы издали несколько книг и были приглашены на конференцию, а потом на написание совместной книги в Великобританию.

Меня удивил знаменитый курган Стоунхендж — огромные камни, поставленные вертикально и сверху положенные горизонтально. Кажется, что без подъемного крана это вообще невозможно сделать! Туда нам не удалось попасть, но в рамках культурной программы мы побывали на двойнике Стоунхенджа — на таком же кургане, раскопанным наполовину. Сразу возник вопрос, когда будет раскопана вторая половина. Но по законодательству Великобритании полностью раскапывать памятник запрещено. По одной простой причине. Технические возможности по интерпретации новой информации постоянно совершенствуются. Например, появился радиоуглеродный анализ, который был изобретен в 1950-е (автор, кстати, получил Нобелевскую премию); он позволяет по уголькам, по сохранившимся предметам датировать до 40-50 тысяч лет с небольшой погрешностью. И вот это условие, что наши последователи будут иметь гораздо больше технических возможностей для того, чтобы извлечь больше информации, чем мы способны сейчас, собственно и ограничивает раскопки памятников целиком, заставляет их частично сохранять для будущих исследователей и потомков.

Где-то мы отстаем в техническом плане. Масштабы нашей страны поражают и нас, и зарубежных исследователей. Мы копаем огромными площадями, стараясь вскрыть большую площадь целого поселка, какие-то мегалитические сооружения. А в той же Франции при раскопках пещер археологи могут получить открытый лист, разрешительные документы только на один квадратный метр, и по песчинкам и их стертости выявить, что вот в этой части была тропа, по которой проходили далекие предки 20-30 тысяч лет назад. Промывание, которое сейчас становится обязательным, позволяет сохранить мелкие чешуйки и позвонки рыбы. Споро-пыльцевые анализы дают информацию из пыльцы деревьев. В этом плане более технически вооружены наши зарубежные коллеги. Мы пока в роли догоняющих.

Недавно я вернулся с Байкала, где вместе с коллегами из Иркутского университета мы получили данные радиоуглеродных анализов из самых современных лабораторий, которые позволяют нам датировать вещи в несколько тысяч лет с погрешностью всего 15-20 лет. И здесь мы тоже в роли догоняющих. В Красноярске вообще нет такой лаборатории, она только в соседнем Новосибирске.

Иногда проводим обмен с зарубежными коллегами. Стараемся участвовать в международных конференциях, и порой сами их проводим на площадке музея. Но здесь нужно соблюдать законодательство. Возвращаясь к Англии, в Музее Абердинского университета есть десятки египетских мумий, которые когда-то ввозили бесконтрольно. А поскольку я и мои коллеги по отделу являемся экспертами от министерства культуры, мы хорошо знакомы с тем, что сегодня из нашей страны эти вывозы запрещены. Когда я вывозил в музей Глазго коллекцию даже не археологическую, а как я их называю, «погадки» — когда птицы переваривают пищу и потом отрыгивают — мне потребовалось много побегать и собрать разные справки с доказательствами, что это не является национальным достоянием и цель вывоза — рабочий обмен. Но для археологических коллекций это фактически запрещено. Мы можем сделать копии, подарочные экземпляры, но подлинники остаются на месте раскопок в нашей стране.

— Давайте пофантазируем :) Если бы Вам предложили отправиться в научную экспедицию в любую точку мира, на любые археологические раскопки, что бы Вы хотели увидеть собственными глазами?

— Сложно сказать. Существуют привычки, стереотипы. Если человек занимается каменным веком, ему бывают не очень интересны находки с более поздних эпох. Поэтому каменщик, наверное, хотел бы оказаться в шкуре первобытного рыболова и охотника, научиться — неслучайно появилась экспериментальная археология — изготавливать орудия труда, как это делали предки.

Или вот более развитые цивилизации, которые мы знаем по сенсационным открытиям, Китай, гробницы Таджихуань — уникальная вещь! Когда вместе с императором было вылеплено целое войско. Некоторые полагают, что каждый человек имеет индивидуальные портретные особенности. То, что мы гипотетически предполагали на этих глиняных фигурах, и оружие, и одежда смоделированы. Поэтому мои коллеги, которые занимаются такими периодами, наверное, хотели бы оказаться там. А я как человек, изучающий более древние находки, где-нибудь в каменном веке. Хотя он меня не привлекает по пищевому рациону (смеется). Об этом периоде мы меньше знаем, чем о Греции, Древнем Риме, Китае благодаря их письменным источникам.

— Вы очень многое делаете для популяризации древней истории Приенисейского края: выступаете с лекциями, пишете статьи, появляетесь в СМИ. Почему Вы считаете важным продвижение исторического знания для широкой аудитории?

— После педагогического университета я параллельно вместе с работой в музее занимаюсь преподаванием, и вижу, что уровень знаний, особенно краеведческого материала, очень низок. К примеру, когда мы проводили инвентаризацию археологических памятников в Красноярске, что требовало шурфовку рядом с домами, к нам подходили люди и интересовались. Когда мы говорили, что ищем древнего человека, некоторые считали, что мы над ними издеваемся. Уровень отрицания подобного рода находок здесь достаточно высок.

С другой стороны, как преподаватель «Истории родного края» в школах №69 и №21, я знаю как интересно школьникам кроме Древней Греции изучать местные находки – каменный топор, наконечник стрелы — или провести эксперимент по добыче огня, вылепить фигурку человека и животного или изготовить небольшой сосуд. Археологический кружок со школьниками и студентами показывает, что такая работа необходима, она дает те самые знания молодому поколению. А к знаниям добавляется романтика экспедиций.

Многие кружковцы до сих пор общаются. Спустя 30-40 лет они дружат, приглашают нас на свои 50-летние юбилеи и, наверное, без всякого лукавства говорят, что они счастливы, когда еще в школе увлеклись археологией. Да, большая часть не выбрала эту профессию основной, но они сохранили дух романтики и дружбы.

Все это позволяет говорить, что популяризация необходима и она должна быть максимально проиллюстрирована подлинниками. Не просто рисунки и фотографии, настоящие артефакты, которые можно подержать в руках. Это, конечно, в дефиците, ведь в музее есть правило «ничего не трогать руками». Поэтому надо находить золотую середину между сохранением подлинных экспонатов и их популяризацией с максимальным приближением, чтобы слушатели видели это в своих руках.

Были попытки закрепить «Историю родного края» в школьной программе: предмет ввели, но учебников не было. Я, будучи сотрудником музея и хранителем коллекций, приходил в школу и рассказывал материал без учебников, на основе реальных предметов. Позже предлагал не только программу, но и свои наработки по учебникам. Но когда учебник КГПУ все же вышел, оказалось, что вся история коренных народов края уложилась в 2-3 страницы, а самих народов у нас минимум 6-7. То есть, ни о чем. Вся археология уложилась в несколько страниц. Поэтому мы написали альтернативные учебники, но возможности издать их отдел народного образования края так и не нашел. Мы стали издавать их по грантовой программе, но они стали уже не так популярны из-за универсальности, а для студентов и школьникам 6-7 классов нужна разная подача. Мы продолжаем учебные пособия издавать в популярной форме. Но проблема остается: написав учебник, ты не всегда можешь его издать. Это немалая сумма.

— И в заключение, наверняка это интервью будут читать молодые люди, которые только собираются связать свою жизнь с археологией. Где можно выучиться на археолога? И что бы Вы посоветовали начинающим археологам, всем, кто хотел бы связать себя с этой наукой в будущем?

— В первую очередь быть увлеченными этим направлением. Исторические факультеты в СФУ, КГПУ позволяют при большой самостоятельной работе прийти к этой профессии. Парадокс нашей страны в том, что специальности археолога в официальном перечне нет. Бюрократия мешает популяризации профессии. А так можно пойти на исторические факультеты любого вуза, главным из которых остается МГУ либо университет в Санкт-Петербурге. В Новосибирске достаточно сильный центр, Академгородок, он позволяет принять в качестве совместителей нескольких академиков, докторов, профессоров. Краевые, областные и центральные центры позволяют прийти к профессии археолога. А еще можно обращаться к нам в Красноярский краевой краеведческий музей.

Результат моих 45 лет вижу в том, что удалось передать своим ученикам частичку романтики и интереса к профессии археолога. Среди них есть несколько кандидатов наук, доктора начинают появляться. Моя педагогическая работа, популяризация археологии, кружковая работа не была излишней, скажем так. Кого-то удалось увлечь в эту профессию, а те, кто пошли в другие, остались дружными, сохранили пытливость к истории, несмотря на то, что ушли в технические вузы. Я думаю мы оставили какой-то след в этом направлении. А открытия – всегда хочется, чтобы они были более интересными, сенсационными. Надеюсь, еще будут.

С 10 октября по конец декабря 2023 года в Краеведческом музее можно посетить выставку «Виват, Макарыч!» к 45-летию работы в музее Николая Макарова. Подробнее о ней здесь.

---

Фотографии: личный архив Н.П. Макарова, Тамара Шульцева, Анастасия Вогоровская, Евгения Полякова.

Беседовала Татьяна Фомичёва.