О жизни мещан г. Красноярска в 1860–1880 гг. По рассказам Е.А. Красноженовой

24 мая 2022

Будни и праздники, гастрономия, обряды, городское благоустройство, медицина – педагог, этнограф и фольклорист Мария Васильевна Красноженова записала воспоминания о том, как жили красноярские мещане в Енисейской губернии.

М.В. Красноженова с матерью. Фотография Аксельрод. Красноярск. 1895 г.
«Одним из источников нашего познания о прошлом являются рассказы старожилов, сохранивших в своей памяти события, современниками которых они были или о которых слышали сами от стариков.

Первой хранительницей воспоминаний о старине для меня была моя мать Елизавета Александровна Красноженова. Она была неграмотна, т.к. ее отец на все просьбы отдать ее в ученье отвечал отказом, считая лишним давать образование девушке. Она отличалась хорошей памятью и способностью живого и образного рассказа. К сожалению, благодаря быстроте ее речи мне не удавалось записать дословно и, таким образом, слога я ее не сохранила.

В 1920 г., в связи с работой кружка старых красноярцев, мне удалось записать ее воспоминания о жизни мещан и казаков г. Красноярска за (18)60-(80)80 гг., которые и приводятся ниже.

Елиз(авета) Александр(овна) родилась в 1847 г., в 1867 г. вышла замуж за моего отца (Красноженов Василий Николаевич, в 1868 г. был повенчан браком с дочерью крестьянина, зачисленного в казачье сословие, Е.А. Любенецкой – Т.К.) и до 1881 г. объехала с ним Сибирь от Петропавловска (уездный город в Северном Казахстане – Т.К.) Акмолинской области до р. Уссури. С 1881 г., овдовев, жила безвыездно в Красноярске со мной до смерти в 1925 году».

Эта вступительная запись и воспоминания записаны Марией Васильевной Красноженовой, педагогом и краеведом, этнографом и фольклористом, музееведом и коллекционером в 1920 г. Начиная с 1912 года она помогала городскому музею, 11 апреля 1916 года участвовала в выставке «Старый Красноярск». В 1920 году М.В. Красноженова вошла в штат музея, где и оставалась заведующей историко-бытовым отделом до 1928 года. Ей принадлежит ряд очерков по истории Сибирского тракта, народной медицины, религиозным праздникам и быту Приенисейского края. Автор книг «Сказки Красноярского края» (Ленинград, 1937), «Сказки нашего края» (Красноярск, 1940), Турунов А.Н., Красноженова М.В. В.И. Суриков. По воспоминаниям красноярцев и по письмам к родным. (Иркутск – Москва. 1937) и других.


Часть мещан г(орода) Красноярска произошла от ссыльнопоселенцев, которых приписывали сначала к окрестным деревням. Молодежь, женившись на местных крестьянках, тем самым уже прикреплялась к крестьянам и получала земельный надел. Старые же ссыльнопоселенцы, живя в деревнях, получали по 3 рубля в месяц казенного содержания и назывались «пропитанными». Позднее часть из близлежащих к Красноярску деревень была приписана к казакам – таковы д(еревни) Минина, Дрокина, Бугачева, Солонцы, Торгашино, Базаиха, Ладейка и заимки Долгова, Кузнецова и Чанчикова (в 1851 г. из Енисейского городового казачьего полка образовался Енисейский казачий конный полк, для усиления которого в его состав включили перечисленные выше селения – Т.К.)

Когда казаков вообще расформировали (в 1871 году Енисейский казачий полк расформировали, и небольшая группа служивых составила Красноярскую казачью конную сотню – Т.К.), то часть из них остались в деревнях крестьянами, казаки же, постоянно жившие в городе и переехавшие туда из деревень, приписались к мещанам, таковы: Любенецкие, Белорусановы, Ларионовы (по Гост(инской) ул(ице)), Плотниковы, Мельниковы, Суриковы и др.

Из коренных же мещанских фамилий – Безруковы, Шеходановы, Борисовы, Колеговы, Поваровы, Овчинкины, Косовы, Маямсины, Черкашины. Кроме мещан-старожилов и мещан из казаков, оставались еще казаки «старого полка» - Суриковы, Путимцевы, Калашниковы, Ваньковы и т.д. Еще были казаки, из вновь причисленных, присланные на исправление.

Эти три группы – мещане-старожилы, мещане из казаков и казаки старого полка представляли нечто целое, жившее своей обособленной жизнью от других общественных групп (чиновников высшего ранга, купцов, духовных, мелких чиновников, лавочников и т.п.). Общественные права их были несколько ограничены: например, мещане не имели входа в Благородное собрание, дочери и жены их не имели права носить шляпы и т.п.

Общий уклад жизни этой группы городского населения был одного колорита, разница заключалась лишь в обстановке и одежде, в зависимости от материального благосостояния. Дворы у некоторых делились на две части – «передний» и «задний» двор. В переднем дворе помещались жилые строения: дом в улицу (передний дом) и флигель внутри двора. К этим зданиям примыкали амбары и амбарушки, где хранились продукты, утварь и упряжь. Тут же под рукой был и погреб с ходом из амбара. У некоторых жителей были садики в переднем дворе; так, у моего деда был сад с кедрами, черемухой и рябиной, куда запросто приходили после обеда летом знакомые чиновники и, выпивая, как дань гостеприимства, стакан холодного квасу, занимались мирными разговорами о событиях своей обывательской жизни. Задний двор был застроен другими хозяйственными постройками: стайки для коров и лошадей, сеновалы, поднавесы, баня. Иногда и на заднем дворе были жилые помещения – «избушки на заднем дворе», которые очень дешево сдавались желающим в кортом (аренду – Т.К.).

Дома были б(ольшей) ч(астью) деревянные и одноэтажные; у бедных мещан дом напоминал крестьянский: состоял из одной избы, т.е. большой комнаты с русской печью, только иногда место перед печью отделялось легкой переборкой, получалась как бы кухня. Обстановка также была незатейлива: простые деревянные столы и стулья, довольно грубой работы табуреты и скамьи. У зажиточных мещан дома состояли из сеней, избы с отгороженной печью и одной или двух комнат, т(ак) н(азываемых) горниц. Столы в горницах покрывались самодельными крестьянскими бранными скатертями, позднее филейными и вязаными салфетками. Обеденные столы были голые белые или крашеные; в переднем углу ставили трехугольные столы – угловички, над ними прибиты «косички» - «божница» или полочка под углом, на которой помещались иконы. В некоторых домах иконы украшались вербами и рефечеными или шитыми гладью полотенцами. На краях божницы прикрепляли восковые свечи завода Ларионова (купца 3-й гильдии И.П. Ларионова – Т.К.), которые зажигались накануне праздников и в самые праздники. Позднее вошли в обиход лампады и деревянное (смесь подсолнечного и оливкового масла – Т.К.) масло. Из обстановки, кроме стульев, кое-где были и диваны, простые деревянные со стенкой и боками в решетку. Вдоль стен стояли сундуки ирбитской работы, покрытые тюменскими коврами и самодельными ткаными из овечьей шерсти очень красивыми разноцветными ковриками. Помещения были невысоки и окна небольшие, на окнах цветы обязательно, например, бальзамины, мускус, базилики – красные красавицы, астры, гортензии («горденции») и олеандры. У состоятельных на окнах вешали шторы – белые кисейные на обе стороны раскинутые или на одну.

У стены в углу ставили кровати, простые деревянные, крашеные и некрашеные. У бедных ставилась одна кровать, на которой спали сами хозяева (отец и мать), остальные члены семьи спали кому где придется: на скамьях, ящиках и просто вповалку на полу. У состоятельных мещан кроватей было больше, но обычай спать на полу был так принят, что кровать являлась декоративной мебелью для дня, а ночь все равно спали на полу, особенно летом. На кровать клали перину пуховую или из перьев, а у кого и кошмы и соломенные тюфяки. Простыни употреблялись только как украшение, а потому часто заменялись «околотками», которые на шнуре привязывались к гвоздикам, концы обшивались кружевами или вырезались фестонами и выпускались из - под одеяла. Концы простынь вышивались в «прорезь» и в «гладь», а иногда украшались кружевами, вязанными на спицах. У молодух бывали, наряду с «околотками», настоящие простыни. Сверх простыни кровать покрывалась или тканьевыми (у богатых) покрывалами или ситцевыми стежеными; иногда покрывали «сборками», т.е. покрывалом, сшитым из маленьких кусочков разного материала (у бедных). Зимой овчины и шубы ночью заменяли одеяла. Сверх одеяла клали пуховые или перовые подушки под ситцевыми цветными наволочками. У некоторых над кроватями делали полога и занавеси с подзорами, последние входили обязательно в состав приданного. Полог перебрасывался через поперечную палку или продевался в обруч; а занавеси окружали кровать с 2-х или 3-х сторон, в виде комнаты; вверху в виде оборки - подзоры. Между фестонами подзоров прикалывались розовые банты. Из предметов обстановки того времени можно указать на буфеты, которые кое у кого встречались; вверх у них был застекленный, а низ состоял из двух выдвижных ящиков и шкафчика. Был в каждой семье самовар, который при гостях на стол не ставили, а подавали чай на подносах; подносы были корковые (пробковые?) и железные. Чайная посуда большей частью была фаянсовая, тарелки и блюда глубокие из белой глины. Для конфет и варений полагались хрустальные тарелочки, при чем каждый сорт конфет подавался на особой тарелочке; также на тарелочках подавались и орехи (кедровые, урюк, винные ягоды, чернослив). Полы у всех были белые и при мытье их терли голиками с дресвой, промывая двумя, тремя водами; после мытья застилали домоткаными половиками, прибивая их к полу гвоздиками.

В домах более состоятельных мещан, в парадных комнатах, застилались полазами. К дому обычно была пристроена кладовка, в которой помещалась необходимая хозяйственная утварь, глиняная посуда, деревянные ведра, деревянные и железные ушаты, кадки и кадочки, медные тазы, чугунки, латки, горшки, корчаги для варки кулаги и квасов, бочонки, лагуны и т.д. В амбарах находились лари или кадки, ящики или полубочья для муки. Особой профессии мещане не имели, а кто имел пашню, тот сеял хлеб, другие занимались заготовкой дров и продажей их; гнали деготь и смолу и т.п. Но все имели свое домашнее хозяйство: лошадей, коров, птиц, свиней и т.д. Держали нахлебников из мелких чиновников и, по зимам, приискателей. Постоем тогда еще не занимались, постоялых дворов почти не было, так как обозы с товарами в то время не шли через город. В город только заходили обозы, привозившие товары местным купцам, потому что не было заезжих дворов. Поэтому весь запас перечисленной выше утвари был необходим по хозяйственному укладу того времени, так как без различия состояния все делали запасы провизии с осени на целый год: лари и полубочья засыпали разнообразной мукой, кадочки и кадки занимали соленьями – капустой, огурцами, груздями и т.п. Кроме того, делались запасы луку, чесноку, картофеля, брюквы и других овощей, сушили грибы, ягоду (черемуху, чернику, клубнику и т.п.). Рыбу солили редко, так как была привозная: из Енисейска плохого засола с «запашком», из Иркутска привозили омулей, селенгу. Из Томска свежую замороженную рыбу. Кроме того, почти у всех была свежая рыба своего улова. Мясо всегда можно было купить в мясных рядах; масло и яйца тоже запасали из своего хозяйства. Дров много не запасали, так как всегда можно было купить на базаре по цене 30-40 коп. воз, овес 12-18 коп., сено 70-1 р.10 коп. Но делали запасы для дома и двора из веников, метел и помельев.

Пища и обрядность праздничных дней

Все пищевые запасы употреблялись в различное время; в мясоед была одна пища, а в пост другая. Посты в прежнее время исполнялись строго, особенно Великий пост (начинался в период с 2(15) февраля по 8 (21) марта (в зависимости от дня празднования Пасхи) Т.К.) и Успенский (проходил с 1 по 14 августа – Т.К.). Даже дети должны были есть только постное, исключение делалось только для грудных детей и больных. В посты меню среднего обывателя состояли из следующих блюд: постные щи, каша с постным (конопляным) маслом, горошница, редька с квасом, редька тертая с конопляным маслом, паренки, пироги с рыбой, с груздями и грибами, опенки и шампиньоны (у мещан-старожилов считали эти грибы погаными и в пищу не употребляли, но мещане из ссыльных их любили и семьи их также привыкли – М.К.), кисель пшеничный из отрубей с медовой сытой; разные ягодные кисели. Рыба свежая жареная, соленая – омуль, селенга, селедки; грузди-рыжики и др.; капуста соленая, ягоды в сусле; кулага, квас, толокно. Чай пили только фамильный, к нему подавался мед и ореховая избойна (измельченный орех – Т.К.), заменявшая молоко. Пекли хлебы ржаные, пшеничные булки, калачи, раздирки, пироги с ягодами, с молотой черемухой, картофельные шаньги.

В мясоед, когда в пищу употреблялось мясо всех сортов и видов и молочные продукты, многое из перечисленного для поста, не употреблялось. Затем наблюдалась большая разница в пище в обычное время будних дней и в некоторые праздники, особенно эта разница велика в Рождество, Масленицу и Пасху. Много приходилось заготовлять жареного, вареного, копченного и соленого на время указанных праздников, так как взаимные поздравления и гощения друг у друга были очень распространены у обывателей. Из печений приходится указать на обычай в некоторые праздники стряпать особые печенья, например, на Масленице хворосты или «маслянку», «стружки» и «розочки», «орешки», пекли блины гречневые и яичные, к которым подавалось масло и сметана. В день Сорока мучеников, 9-го марта, во всех домах стряпали «жаворонков», и в среду на четвертой неделе стряпали «кресты». У некоторых «кресты» стряпали на 4-й неделе поста в четверг, считая этот день «переломом» поста. На Пасхе были обязательно куличи и «сыр» - пасха. Красили яйца, иногда с оригинальными рисунками и способами окрасок; наиболее распространенная окраска «сандалом» (красный цвет сандалового дерева – Т.К.) и луковым пером, сохранившаяся до наших дней. На Пасхе даже у бедных мещан обязательно устраивался стол, т.е., на покрытый белой скатертью обеденный стол ставили вино в бутылках и графинах, окорока свиные, бараньи, телячьи, жареных курицу, утку, индейку или гуся, язык, колбасы (своего домашнего изготовления), крашеные яйца, сыр, булку и т.п., и этот стол не разбирался три дня.

Будничное времяпровождение

Благодаря тому, что хозяйство мещан было натуральное, то и работы было много, так что в будни и мужчины и женщины были всегда заняты, мужчины днем занимались своими ремеслами (бондари, кузнецы, плотники и т.д.) или подлаживали что-либо по домашнему хозяйству, где всегда работы находилось много. Летом работа на сенокосе, на пашне. Ездили по ягоды, собирали грибы, рыбачили, охотились. Женщины с утра занимались приготовлением обеда, печением хлеба; кто стирал белье, кто катал его или гладил; на их обязанности лежал присмотр за скотом и птицей; так что до вечера заботливой хозяйке присесть было некогда. Только вечером для женщин наступали более свободные часы и тогда они занимались починкой одежды и белья, шитьем, которое требовало много времени, так как машин швейных еще не знали и шили на руках, «зато и мастерицы были шить, залюбуешься». Молодые девушки, кроме шитья, занимались вязанием кружев и салфеток «на иголках», строчили или рефетили, вышивали в «гладь» и в «прорезь», шили цветными шерстями и шелками и т.п., а бабушки вязали чулки или варежки. Во время работы пели мелодичные старинные песни:

1.

Я по реченьке хожу, хожу.

Я на быструю гляжу, гляжу…

2.

Я вечер в лужках гуляла,

Грусть хотела разогнать…

3.

Среди долины ровные,

На гладкой высоте…

4.

Вылетала голубица на долину…

5.

Кольцо души-девицы

Я в море уронил…

Отдыхом служили воскресенье и праздничные дни, когда молодежь развлекалась играми, а пожилые занимались хождением по гостям или сидением у ворот на лавочках.

Как проводились праздники

Обычно первые дни праздников ходили поодиночке, а последние дни Рождества и Масленицы ездили компаниями. Многие праздники сопровождались особыми развлечениями и обычаями.

Рождество Христово, наступавшие Святки доставляли особенно много хозяйственных работ и забот: надо было все вымыть, везде прибрать, вычистить все; заготовить всяких кушаний и всевозможных печений. В рождественский сочельник истопить пораньше баню, чтобы все могли в ней вымыться до «звезды». Некоторые мещане в сочельник устраивали «кутью», приносили соломы или сена и стлали на стол, потом покрывали поверх скатертью в память яслей, в которых родился Христос; на стол ставили рыбный пирог, соленые овощи и соленую рыбу, и кутью, т.е. рис с киселем или с медом и изюмом. На кутью собирались не только свои домашние, но и близкие знакомые, и соседи, и всякий проходящий человек. Обычай этот был распространен среди мещан из ссыльных из Зап(адного) края; старожилы этого обычая не исполняли.

В первый день, рано утром, еще не кончится обедня, в домах у образов горят свечи, да в печах у хозяев пылает огонь, на улице темно, но от двора к двору суетливо пробегают группы мальчиков от 8-12 лет. Это христославы. Войдя в дом, они спрашивают у хозяев «можно ли Христа славить». «Славьте, а мы послушаем». Тогда христославщики начинают сначала церковные песни «Христос рождается, славьте» и «Рождество твое, Христе Боже наш», а потом начинают речитативом говорить «рцейки» (стихи и пасхальные песенки):

Маленький хлопчик

Вскочил на столбчик,

В дудочку играет,

Христа прославляет.

Не рублем, не полтиной,

Хоть единой гривной.

Я просить не смею,

А принять желаю,

Вашу милость с праздником поздравляю.


Был я в граде Вифлееме,

Видел я великое чудо:

Как ангелы на небеси заревели,

Славу вышнему Богу воспели.

Я этого чуда испугался,

Пал на землю, с господами спознался.

Вы меня, господа, знайте,

Золотом, серебром награждайте.

Эти рцейки говорились всеми зараз, задыхающимися голосами, так ребята торопились обегать как можно больше домов и собрать побольше денег. Уйдет одна компания, сейчас же следом идет другая и т.п. Чем больше знали христославы рцеек, тем больше им платили. Деньги делили все между собою.

Когда кончалась обедня, то все шли по своим домам и разговлялись. Первые дни Рождества проходили во взаимных поздравлениях и гощениях друг у друга старого поколения, но с 4-го дня начинался праздник молодежи, которая могла веселиться вовсю. Маскировались: одевались в старинные костюмы, девушки наряжались или старухами, или мужчинами; парни девушками, стариками и старухами; выворачивали овчинную шубу наизнанку, изображая медведя, вожаков медведя и т.п., и с балалайками и гармониками в руках, целой гурьбой отправлялись по знакомым. Везде компанию принимали ласково, угощали и предлагали повеселиться. Тогда начинались танцы и игры; из танцев была популярна «русская», позднее вошла в моду «мятелица»; играли в «соседей», в «дрему», водили хороводы, ходили под пение песен по горнице и т.д. Но эти игры и в мещанских домах не везде были приняты, а, главным образом, у мясных рядов, потому что мясники б(ольшей) ч(астью) были женаты на деревенских, которые и в городе не оставляли своих обычаев. «Маскарованные» подолгу в одном доме не задерживались, а с присоединившейся к ним хозяйской молодежью ехали к другим знакомым. Кроме маскирования много развлечений и даже суеверных переживаний доставляли гаданья. Близкие подруги собирались вместе и гадали, стараясь узнать свою судьбу.

  1. Ставили на пол в чашечке воды, клали дальше уголек, насыпали кучечку зерна и кольцо, потом выпускали курицу и петуха; если петух бежал уголь клевать, значит, жених у загадавшей будет «голый», если к воде – то пьяница, если к зерну подойдет и курицу начнет звать, то будет богатый и хороший семьянин; если петух начнет курицу бить – драчун будет.
  2. «Пололи снег», т.е., захватив полные горсти снегу, они слушали, прозвенит ли колокольчик, раздастся ли песня и т.п., все это подвергалось толкованию.
  3. Слушали под окнами, говорят о свадьбе, значит, гадающая в этом же году выйдет замуж; если разговор идет о поездке, значит, предстоит дорога; говорят о покойниках и похоронах – либо сама гадающая умрет или из семейных и т.п.
  4. Ходили слушать на перекресток в 12 час(ов) ночи, это была опасная ворожба, так как звуки улицы принимали за наваждение нечистой силы и слабонервные иногда кончали истерикой или обмороком, а потому всегда поблизости кто-нибудь находился из своих.
  5. Считали тын, т.е.захватывали тын или садовую решетку в размах рук и считали захваченные тычинки, говоря – «вдовец», «молодец», на каком слове кончался счет, таков и муж.
  6. Воровали поленья из полениц у кого не было ни вдов, ни сирот; полено на ночь клали в голову, а утром осматривали: если полено было гладкое и ровное, муж б(удет) красивый, а если сучковатое, то некрасивый будет; подробно разбирали и сон, который видели в эту ночь и рисовали по его содержанию будущую судьбу.
  7. Смотрели в зеркало на разные приемы; много и других гаданий было, но всех не опишешь. Святки вносили много оживления в монотонную жизнь не только мещан, но и других общественных групп. Между прочим, на Святках даже в солдатских казармах был настоящий праздник; улучшался стол и устраивались спектакли; в разных казармах разыгрывали «Царя Максимилиана» и «Шайку разбойников», на которые собиралось много гостей и казармы приобретали праздничный вид.
Ряженые в Святки на улицах поселка при Знаменском стекольном заводе. 1910-е

Все рождественские развлечения заканчивались крещенским сочельником, в который никто не ел до «звезды» и то только постное. Вечером в этот день перед отходом ко сну, кто-либо из женщин, чаще «баушка» с «Иисусовой» молитвой на устах, ставила углем или мелом кресты на окнах и дверях, над целом (передняя часть – Т.К.) печи и т.д. для предохранения от нечистой силы. В крещенский же сочельник заканчивались святочные гадания: замораживали в ложке воду или выливали белок яйца в стакан с водой и утром в Крещенье смотрели, что вышло. В Крещенье ходили на «иордань», где освящали воду, это было под Шипилинским взвозом (строение одного из купцов Шипилиных). Мужская молодежь, надевавшая на святках маски, после молебна купалась в «иордани» несмотря на мороз, чтобы только смыть с себя грех маскарада, потом кое-как накинуть на себя белье и шубу, вскакивали на вершних (верховых – Т.К.) лошадей и неслись домой греться.

После святок в мясоед начинался период свадеб; нужно при этом иметь в виду склад семейной жизни в старые годы: отец или дед, если он был жив, являлись законодателями своей семьи и держали в руках не только детей и внуков, но и своих жен. Режим семьи был определенно деспотический и ни жена, ни дети не могли не только что-либо сделать без разрешения главы семьи, но даже не смели возражать. Если глава семьи калечил свою жену и детей по самодурству или под пьяную руку, то соседи жалели их, но считали, что он вправе так поступать. Были случаи, когда чем-либо взбешенный отец, своего женатого сына бил веревкой или плетью и тот покорно сносил это. Тогда в редких семьях был настоящий лад. Позднее, г(оды) (18)70 и (18)80-е, этот режим уже смягчается, но все же воля родителей доминирует, поэтому в выборе невесты в некоторых семьях играли главную роль родители и их желание, но во многих случаях право выбора предоставляли жениху и родители следили лишь за тем, чтобы девушка была из хорошей семьи, хорошего скромного поведения и хозяйка; часто выбирали невест из знакомых деревенских семей. Родители жениха приглашали особую сваху, с которой и шли в дом невесты. Если предложение было принято, назначали «сговор» и вырешался день свадьбы.

В богатых домах, где приданое готовилось чуть не со дня рождения невесты, к свадьбе все же готовились – все еще кроили, шили, обсуждали, прикупали и т.д. У бедных все было проще и приданое было незамысловатое. Богатые невесты венчались в шелковых и шерстяных платьях, менее состоятельные в кисейных белых или цветных; волосы распускали свободно, повязывая вокруг головы разноцветной лентой с бантом наверху. Фата и цветы стоили дорого, были доступны только богатым, а потому даже состоятельные мещане не покупали венчальных уборов, а брали из магазина напрокат, после венчания сдавали обратно, но и это было многим не по средствам, а потому фата редко употреблялась. Если невеста была деревенская, тогда на распущенные волосы сразу надевали косынку. После венчания из церкви ехали в дом жениха или невесты, если жених был одинокий. На свадебный вечер приглашали музыку; в то время в Красноярске жил старичок-лирник, так обыкновенно его. Но чаще танцевали, плясали и играли под песни.

Крестьянская свадьба в д. Карымова Канского уезда Енисейской губернии. 1913

После мясоеда, времени свадеб, наступала Масленица, пора блинов, катаний, гощений и даже карнавала. С первого дня Масленицы блины играли роль семейных угощений, но со среды праздник принимал уже общественный характер: все ходили по гостям; молодежь хлопотала у катушек, поливая водой, уравнивая и украшая зеленью. Самая большая катушка была у мясных рядов на Каче; эта катушка была платная, на ней всегда было много народу и даже местная аристократия приезжали компаниями, катались с нее на больших санях и медвежьих шкурах. Но большинство казачьей и мещанской молодежи устраивали свои районные катушки; так, на Песчаной улице (ул. Песочная, сейчас Урицкого – Т.К.), где каланча на дюне, устраивали катушку казаки, на ней было весело и непринужденно, а потому и посетителей было много. Из-за таких катушек выходили иногда неприятности: так, полиция, считая эту казачью катушку подрывом городской на Каче, пробовала ночью ее портить и изрубала весь лед; наутро, молодежь, увидев нанесенные повреждения, живо поправили нанесенный вред, а казаки отправились к своему полковому начальству с жалобой на действия полиции. Сотник местной сотни принял сторону казаков, переговорил с губернатором, который дал распоряжение по полиции не трогать казачьих затей, и катушка действовала до конца.

Кроме катания на катушке, устраивали гуляния на улицах на кошевах и санях; сани выбирались широкие, покрывались коврами, запрягались парой, и веселая компания ехала на Большую (Воскресенскую улицу – Т.К.), где происходило главное катание. На тротуарах и на лавочках размещалась безлошадная публика, любуясь картиной катанья горожан всех сословий, в своих наблюдениях и замечаниях высказывая свой юмор над неудачной запряжкой или украшениями. В последний день Масленицы устраивалось иногда нечто вроде карнавала: золотопромышленники Григоровы (Н.Н. и А.Н. Григоровы, владельцы более 10 приисков в Енисейском и Ачинском округах – Т.К.) устраивали на полозьях три большие лодки, оснащенные по всем корабельным правилам, с гребцами в красных рубашках. В средней лодке был поставлен стол, великолепно обставленный закусками, винами, грудами блинов, тут же приготовляемых; здесь сидели хозяева с гостями и служащими. На крайних лодках песенники и музыканты. Все это гудело, шумело, пело и двигалось среди других экипажей вдоль Большой улицы, от старого до нового базара.

Устраивались подобные вещи и другими богачами того времени, например, М.К.Сидоровым (купец I гильдии, золотопромышленник, меценат – Т.К.). Некоторые горожане уезжали в Торгашино, где устраивалось «взятие снежного городка», которое устраивали казаки со всеми подробностями казачьей боевой жизни и правил обороны. Судя по рассказам старожилов, здесь было все грандиознее Ладеек.

В.И. Суриков. Взятие снежного городка. 1891. Из коллекции Государственного Русского музея

Взятие «городка» праздновалось шумно и весело, но никаких знаков отличия героям не давалось. Катушка, катание, «городки» – все это уличные развлечения; в домах своим чередом идет Масленица – везде громкие разговоры, чоканье и уничтожение поставленного угощения. Погостив в одном доме и захватив с собой его хозяев для компании, ехали дальше в другой и т.д.

Катушки на берегу Енисея в д. Ладейке. Конец XIX в.

Так шумно праздник продолжался до вечера воскресенья т(ак) н(азываемого) «прощенного». Вечером, в «прощенное воскресение», ходили и ездили по родственникам и знакомым «прощаться», т.е. друг перед другом каяться в вольных и невольных обидах. В старое время этот обычай строго соблюдался, исполняя традиции целого ряда поколений. Молодые кланялись старшим в ноги, а старые перед молодыми, истово касаясь перстами пола, произносили слова примирения, взаимно прося простить, чтобы достойным образом подготовиться к посту. Печальный звон к вечерне напоминал о конце праздника.

Чаепитие в селе. Начало XX в.

В 12 час(ов) ночи во всех домах города тихо. С «чистого понедельника» начинается особая полоса обывательской жизни: редкие, печальные звуки церковных колоколов всем, тяжелым от масленичного угара, головам напоминают, что пришел великий пост. Во всех домах идет чистка, мытье посуды и помещений; приготовляют постные кушанья; разговоры идут о говеньи – кто и когда. Старики и старухи обыкновенно выбирают 1, 4, 7 недели с длинной утомительной службой, более молодые выбирают время говения с более легкой службой. В «чистый понедельник» знакомые, встречаясь, поздравляли друг друга с великим постом, говоря «на хрен, да на редьку, да на белую капустку». К вечеру везде топили бани и шли мыться. Великопостное настроение «чистого понедельника» нарушалось криками и песнями кучеров, справлявших в этот день свою Масленицу.

Великий пост проводили в усиленном труде, посещении церковных служб и говении. Все старались к Пасхе приготовить обновы, а потому женское поколение от мала до велика занимались усиленно шитьем. Много времени у девушек и молодых женщин брало «плоение» и глаженье крахмальных юбок с массой оборок. И не только платье надо было плоить, но и нижние юбки, которых в праздничные дни одевалось много на кринолины. Песен за работой в пост не пели. Мужчины же готовились к полевым работам, кто имел пашню. В 1-е воскресенье ходили на «анафему» (в первое воскресенье Великого поста читались анафемы отступникам и еретикам церкви – Т.К.). На четвертый день в среду стряпали из теста кресты; на пятой неделе ходили в церковь на стояние Марии Египетской, а на 6-й неделе в субботу ко всенощной, куда приносили букеты вербы с бумажными цветами и после всенощной получали освященную вербу, которую несли домой. Дома этой вербой стегали скот. Кто за вербой ходил к утрене в вербное воскресение, тот, приходя домой, стегал вербой спящих, приговаривая: «Верба хлес, бей до слез. Верба красна, бей до красна» и т.д. Освященную вербу клали на божницу, где она и хранилась до следующего года. Большим почетом пользовался праздник «Благовещение», которое сравнивали с первым днем Пасхи; поэтому существовала даже примета, «что кака погода в Благовещение, така же будет и в первый день Пасхи». В этот день соблюдался целый ряд традиционных обычаев: выпускали птиц из клеток, девушки не плели в этот день кос, а ходили с распущенными волосами или заплетали накануне и на ночь голову туго повязывали платками по пословице «птица гнезда не вьет, девица косы не плетет».

Великий четверг ходили в новый собор (Богородице – Рождественский) к архиерейскому богослужению «на омовенье», вечером к стоянию «на 12 евангелий», откуда шли домой с горящими свечами и задымливали кресты в переднем углу на потолке, на лестнице, на колодах дверей, оберегая этим дом от «нечисти и громовой стрелы».

Великоденная суббота – рано утром ходили на погребение Христа за заутреней. Последнюю неделю поста проводили еще в более строгом посте и в усиленных приготовлениях к Пасхе. В субботу все помещения приводили в порядок и украшали пихтами. Накрывали столы чистыми скатертями. Все одевались в чистое и, если было, в новое. Пожилые шли с вечера в церкви на чтение часов, остальные шли к 12 часам. Всю ночь никто не спал – спать считалось грехом, а кто засыпал, того ждало несчастье.

Вонаго Л.Ю. Пасхальный стол в доме красноярского фотографа Л.Ю. Вонаго. 1916 г.

Пасха. В церковь все шли в светлых платьях. После обедни христосовались друг с другом, святили куличи и шли домой разговляться. Этот праздник встречался и проводился радостно и торжественно. Молодежь развлекались сезонными удовольствиями: устраивали скакули и качели; были качели у мясных рядов, по Песочной улице и в других частях города. На качели собиралась молодежь обоего пола; качались, пели песни, играли кругом, разлуки и др. Когда с Острожной площади убрали острог, то там стали устраивать качели, карусели и др(угие) народные развлечения. В казармах тоже для солдат устраивали качели. А подростки занимались катанием яиц. В субботу накануне «Радошного воскресения» ходили к обедне в старый собор (Воскресенский) (за артосом (хлебец, освященный в первый день Пасхи – Т.К.). В родительский день все служили панихиды в приходских церквах по своим умершим родным, а потом шли на кладбище, куда брали корзину с печеньем: блинами, шаньгами, калачами, булочками (в булочки запекались монеты – это т(ак) н(азываемая) «тайная милостыня»), а также несли венки с бумажными цветами для украшения могил. Вдоль всей дороги от Покровского моста до кладбища сидели нищие и убогие, которые в этот день получали щедрую милостыню. Щедрую же дань собирало в этот день духовенство, служившее панихиды на могилах. Приходящие на могилу христосовались с покойником до трех раз, катая яйцо по могиле кругом и затем оставляя его тут же для нищих.

Вонаго Л.Ю. Нищие у дороги; вдали виден Троицкий собор. 27 апреля 1910 г.

Преполовение или «преплавленье», которое бывает в четвертую среду после Пасхи, обязательно ходили в церковь и участвовали в крестном ходе вокруг города, т.е. от старого собора до нового и обратно, в один конец по Благовещенской (сейчас Ленина) и обратно по Гостинской (К. Маркса) улицам.

Отданье Пасхи накануне Вознесения; последний раз пекли куличи и красили яйца.

Троица. С давних пор перед Троицей приносили из Арейской церкви икону Троицы, чтимую как чудотворную. Сначала ее приносили дня за три до праздника и в субботу относили обратно, но позднее стали «принимать» по всему городу и уже ходили многие из мещанских семей по «обету» за иконой и стали приносить в 4-е воскресенье после Пасхи. В субботу провожали икону за город. В Троицу дома украшали березками и ставили срубленные березки вдоль улицы. В церковь и молодые и старые шли обязательно с букетами цветов или хотя бы с зелеными веточками в руках; в Троицин день все одевались в белые или светлые платья, как в Пасху; девушки одевались в белые кисейные платья с цветными кушаками и «кокетками» или в голубые, палевые, розовые из тарлатана (тонкая хлопчатобумажная ткань) или барежа (легкая прозрачная ткань).

9-я пятница или день Св. Параскевы также выделялся из однообразых дней обыденности: к этому дню многие из городских жителей ходили пешком в дер(евню) Барабанову к «явленной» иконе Параскевы Пятницы. В городе в этот день все собирались к старому собору, откуда после обедни шли крестным ходом к часовне на Караульной горе. Почти всегда в этот день была хорошая погода и гора расцвечивалась светлыми нарядами богомольцев.

Крестный ход на Караульную гору к часовне Параскевы Пятницы на день Св. Параскевы. 1912 г.

Аграфена Купальница – 23/VI ст(арого) ст(иля) женщины ходили на гору собирать «богородску траву», принеся домой, ее раскладывали по крыше «под Иванову росу». Утром 24-го ее собирали в мешочки и хранили, потребляя для мытья кринок, «чтоб Бог хранил коровушек и снимок был погуще (сливки)». С этого дня женщины начинали купаться.

Ильин день сильно почитался, и никто в этот день не работал ни в поле, ни дома, кроме самой необходимой работы по хозяйству. Были убеждены, что Илья накажет за работу и приводили много рассказов об этом.

Первый Спас – 1-го августа, в этот день на набережной, где теперь пристани, устраивался базар со свежим медом, ягодами и др(угой) зеленью.

Успенский пост строго выполнялся.

Покров – 1-го октября - чтился горожанами сильно и в Покровском приходе (церковь Покрова Пресвятой Богородицы – Т.К.) было всегда епископское служение. Но так как Покров очень праздновался в деревнях, то многие ездили к Покрову в деревни к родственникам и знакомым погостить дня на 2-3.

Покровская церковь в Красноярске. 1900-е

Кроме того, осенью устраивались «капуски», на которые приглашали знакомую молодежь на помощь рубить капусту, вечером после окончания работы устраивались игры, танцы и ужин.

Остальные праздники особенно ничем не выделялись и только 14 ноября, заговенье на Филиппов пост, стряпали пельмени, приглашая родных и близких, знакомых. На 14-е ноября - Екатерины-мученицы – холостые мужчины «постничали», т.е. ничего не ели до вечера, а ложась спать, молились Екатерине, чтобы она показала невесту во сне. То же делали девушки на Александра Невского 23-го ноября.

Городское благоустройство

«В городе лучше всего стало при Падалке (Падалка Василий Кириллович, енисейский губернатор в 1845–1851 гг. – Т.К.). Вот человек – то был. Никого не боялся. Оденется в само плохо, да и идет в каку хошь трущобу и полицию в руках держал. Сад он обнес забором, провел дорожки и аллеи, устроил беседки; китайская беседка роскошная была. Из сада была сделана дорожка на Енисей и кончалась беседкой. Какие иллюминации устраивал. Там, где теперь весы – шутихи, фейерверки и т.д. Гулянья все бесплатные были. В Севастопольскую войну (Крымская война 1853–1856 гг.) была устроена аллегрия (лотерея с немедленным получением выигрыша – Т.К.) в пользу раненых, так пустых билетов не было; одному рабочему на постройке нового собора достался роскошный серебряный сервиз. На гуляниях порядок: народ-то другой был. Ходили чинно, кусты не ломали, на темных аллеях грабежа не было, всех прибрал. Рассказывали: он раз зашел в избу, где собирались ненадежные люди; разговорились, дело дошло до откровенности и угошенье в ход пошло, и Падалка, выпив рюмочку, закусывал. Во время разговора он убедился, что это во всей их К0, один мошенник, а остальные не при чем. Стал он прощаться и говорит: «До свиданья, не поминайте лихом, а меня семья ждет» (а полиция у ворот сидит ни жива, ни мертва, думает, что его прикончили). Только он ушел, а мошенник и говорит: «А знаете, кто это был? Ведь это губернатор». «Что же ты не сказал». «А как скажешь. Да вам ведь бояться нечего, а меня из-за вас не потрогает». Рассердились они, что он мошенник и их подводит, и давай его лупить. Падалко был у окна, услыхал, пошел в избу и говорит: «Отпустите его».

Очистка дворов и улиц лежала на домовладельцах, но иногда прибегали к такому способу: ночной обход, состоящий из очередных граждан, забирал ночью пьяных и любителей чужой собственности, а на утро арестованных гнали мести улицы и площади. Ночной дозор был организован следующим образом: все домовладельцы квартала по улице от угла до угла держали ночное дежурство до самого утра. Причем, такой пикетчик имел у себя во время дежурства особый полномочный знак, переданный полицией кварталу. Он состоял из шеста, к которому привязывалась на веревке квадратная доска, в углу этого квадрата была дырочка для веревки, чтобы привязать к шесту, а в середине ее углубление с сургучной печатью.

Очередной дежурный эту доску снимал с шеста и брал с собой на дежурство, а утром опять привязывал ее к шесту и шест ставил в соседний двор, как указание на очередное дежурство. Так как для взрослых это очередное дежурство было затруднительно и утомительно, то часто за себя старики посылали подростков, которые сейчас же подбирали соответствующую компанию и время проводили очень весело. Потом полиция нашла такой порядок дежурств неудобным и стала разрабатывать план ночной охраны наемными пикетчиками; жители объяснили эту реформу тем, что гражданский пикет был неудобен для воров, а потому и полиция зарабатывала мало – невыгода явная.

Когда нужно было давать знать жителям о пожаре, то обычно очередной дежурный трещал в трещотку, которая также была у него на руках, а на свистки перешли уже в (18)80-х годах.

Когда были введены наемные пикетчики, то до введения свистков, они колотили в колотушку, чтобы показать гражданам, что они бдят. Полиция каждое утро посылала особых десятских по городу (следил за 10 усадьбами); десятский стучал в окно и спрашивал: все ли благополучно, нет ли прибывших, выбывших, умерших, рожденных. Хозяин отвечает в зависимости от состояния дела. Если был приезд или отъезд, тогда десятский заходил и подробно все спросив, записывал в особую книгу. Так было в (18)50-е годы.

Бани. Первая общественная баня была на Каче у Терентихи. К Терентихе ходили только веселые люди и приискатели, а вообще горожане ходили в свои бани. У Терентихи баня была номерная и общая по Казачьему переулку. Были еще общественные бани солдат в батальоне – «отделенские». Потом Борисовы устроили баню общую для мужчин и женщин вместе на углу Гимназического переулка и Песочной улицы, где теперь дом Мельниковой, но власти велели перенести на другое место, и она была построена на берегу Енисея в старых кузнечных рядах (на том месте, где теперь новый музей). Только третья баня Борисовых построена на теперешнем ее месте. Борисовых все звали по-уличному «Банщиковы». Мылись в банях в деревянных шайках. Позднее Борисовых бань устроены были Хилковские, Кузнецовские и др.

Медицинская помощь в (18)60-х годах и самоврачевание

Врачей было мало, преимущественно военные; из местных врачей хорошо помнят Вилямовского (Вильемовский, Вильемовский Вильгельм Фелицианович, врач, директор губернского Комитета попечительного общества о тюрьмах. Никому не отказывал в помощи, нередко отказываясь от оплаты. Имел паи на золотых приисках – Т.К.) и Ст. Жилкина; но мещане и казаки редко обращались к помощи врача, так как отношение к врачам было недоверчивое, а временами и ироническое: «Уж больно учены. Больше Бога знают». Чаще обращались к военным фельдшерам, которые, живя среди населения, были ближе к нему по своему развитию и взглядам, а потому и доверия к ним было больше. Фельдшера открывали кровь, ставили банки и лечили переломы костей. Одним из часто употребляемых лечебных средств были пиявки, которых обычно доставляли татары; иногда они же и ставили их. Главными лекарями казацко-мещанского населения были свои доморощенные «баушки», из которых особенно славилась, как опытная и добросовестная «повивалка» и лекарка Мария Поварова, по профессии пряничница, торговавшая на базаре. К ее помощи прибегали не только мещане, но и купечество и духовенство. Благодаря частым приглашениям на практику и щедрым дарам на «руки», у ней были всегда полные сундуки шелковья, мануфактуры разными отрезами, головных платков, фартуков и т.д. и куски самого разнообразного мыла, даримого при «размываньи рук». Позднее славилась лекарка «чугуна баушка».

Способы врачевания были самые простые, домашние:

  1. Болит голова: ставят на виски и затылки горчичники, примачивают уксусом с водой, при чем уксус употребляли «ренсковый» и хлебный; иногда болезнь головы объясняется тем, что человек «стряхнулся и сшевелил мозги, значит, надо мозги «направить на место», для этого надо измерить голову и, зажав руками, встряхнуть; пьют настой «серебрянки», богородской травы и т.п.; при сильном жаре к голове прикладывали к затылку и подошвам ног красную глину, смоченную квасом.
  2. При «надсаде»: поили «филичевой травой», луговым зверобоем, каменным зверобоем и «тысячелиской»; приглашали «баушку» править живот; (у «баушки» Поваровой были такие жесткие и шершавые руки, что ее больные с ужасом думали о повторных сеансах); если ничего не помогало, то прибегали к самому «верному» средству – «накидывали горшок».
  3. При простуде: поили малиной со смородиной; водили в жарко натопленную баню и парили вовсю; натирали настойкой березовой мочки на спирту и теплее покрывали на ночь, чтобы пропотел.
  4. При запорах: поили огуречным рассолом; поили кислым молоком и квасом, одно за другим; а в крайнем случае поили сабуром (сок алоэ – Т.К.) – 1 золотник на 1 рюмку воды.
  5. От поноса: поили настоем сушеной черники или корня черноголовника.
  6. С зубной болью боролись наговорами на три молодых месяца.
  7. Лихорадка (лихоманка–кумушка): пьют отвар травы «от лихорадки», репеек, собачьи ягоды; поят наговорной водой, читая над ней о Св. Марии и 77 лихорадках; во время приступа лихорадки, когда начинается озноб, надо выкупаться в реке как бы ни было холодно, прийти домой, выпить горячего чаю и, укрывшись теплее, лечь в постель. Проспится, пропотеет и лихорадка бросит.
  8. Родимчик (детская болезнь): во время припадка родимчика поили с «кипарисной иконы»; покрывали подвенечным платьем матери; поили наговорной водой – «царь-огонь», «царица-огоница» и т.д.
  9. От грудной болезни (чахотка) поили: настоем сосновой мочки и парным молоком; горячим кипяченым молоком, «чтоб грудка отошла»; скипидаром с водой (3-4 капли); на грудь прикладывали сахарную бумагу, проткнутую и промазанную сальной свечой, хорошо нагретую.
  10. При обмораживаньи оттирали снегом и смазывали гусиным салом.
  11. Порезы: прикладывали листья подорожника; паутину; присыпали сахаром.
  12. Скарлатина – поили отваром урюка.
  13. При нарывах: делали «спуск», который приготовляли так: в столовую ложку наливали деревянного масла, клали кусочки обязательно желтого воску и держали над свечей, пока воск разойдется и смешается с маслом. Этот состав охлаждали, намазывали на тонкую холстяную тряпочку и прикладывали к ране.

Публикации: Мартьяновские краеведческие чтения (2012 – 2013). Сборник докладов и сообщений. Выпуск VIII Минусинск. 2014. / Комарова Т.С. О жизни мещан в 1860-1880 годах (по воспоминаниям Е.А. Красноженовой). С. 312-322.

Автор: Тамара Семеновна Комарова, старший научный сотрудник отдела истории Красноярского краевого краеведческого музея

Фото: Красноярский краевой краеведческий музей