Проект «Живая память»: портрет родовой. Часть 19. Из воспоминаний Анны Ивановны Воросовой
Анна Ивановна Воросова родилась на территории Китая в городе Маньчжурия в 1924 году. Отец Воросов Иван Никанорович – казак, поэт, один из деятелей русской эмиграции в Китае. В СССР переехала в 1954 году, проживала на территории Кемеровской области и Красноярского края, работала в школе учителем русского языка и литературы. Написала мемуары, в которых подробно описывает историю своей семьи.
Имеющиеся в нашем распоряжении воспоминания Анны Ивановны Воросовой мы разделили на 2 цикла. Первый цикл «В августе 1945-го» посвящен событиям накануне и во время Маньчжурской операции советских войск. Второй цикл «Портрет родовой» поведает об истории семьи Воросовых, проживавших на протяжении нескольких десятилетий в Китае.
Арест Ивана Семёновича
События почти полувековой давности, а сохранились в памяти так, как будто они произошли вчера. Дело было в феврале 1944 года, на масленице. Иван Семенович работал в сенном союзе. Это, видимо, была такая организация, которая регулировала продажу сена владельцами, поэтому контора, где занимался Иван Семенович, всегда была полна народу, мужчин, разумеется, что давало возможность для всяких провокационных разговоров.
Масленицу мы проводили как обычно: в воскресенье, накануне масленицы заготовлялись пельменями, а с понедельника все три раза в день ели блины на сливках, на топленом молоке и пр. кислые блины из пшеничной муки, из гречневой муки и так называемые «блины – самые лучшие», по рецепту Елены Молоховец. И пироги, в основном рыбные и рыба, маринованная, фаршированная и соленая, и икра для любителей красная (черной не было). В общем, Лёлино кулинарное искусство было на высоте.
Мы с Таней обе жили у Лёли. Таня работала в аптеке, а я тоже с января устроилась на работу в кооператив-распределитель, выписывала продукты по карточкам. Устроилась с большим трудом, так как японцы зажали все виды мелкого производства и работать было практически негде.
Кооператив-распределитель был образован, наверное, в 1941 году, когда была введена карточная система при Бюро по делам российских эмигрантов. Начальником кооператива был генерал Эпов Георгий Геврасиевич, ну а все службы при Бюро подчинялись непосредственно начальнику Бюро генералу Бакшееву Алексею Прокловичу. Оба генерала были в возрасте. Не знаю, как Эпов, а генерал Бакшеев был участником мировой войны, находился в немецком плену, результатом чего стала усохшая левая рука: висела, как плеть. Это был прямой резкий человек, не терпящий никаких компромиссов и, как ни странно, сотрудничая с японцами, люто ненавидел их, особенно не терпел японских приспешников: с ними он был груб и беспощаден.
Претенденток на место – выписывать продукты – было несколько, но приняли меня только потому, что генерал лично знал нашего папу. В одном кабинете с ним сидел японец из военной миссии, его советник – Суиока-сан. Предшественницей моей была как раз ставленница Суиоки – Кашинцева Лидия Александровна, очень красивая женщина.
Мудрая Лёля предвидела, что со стороны Кашинцевой будут какие-то действия в отношении меня и не ошиблась. Ивана Семёновича арестовали в среду на масляной неделе: не пришел обедать, а когда не вернулся вечером с работы, Лёля заволновалась. Первым делом пошла за содействием к Каевичу Валентину Феофиловичу. Он работал полицейским в департаменте полиции, был женат на Нюре Пименовой, дочери ближайшего друга Ивана Семёновича.
Каевич и Куликанов В. – полицейские, жили на острове и, по моему мнению, не были японскими стукачами, а были настоящей выручкой для жителей этого района. Не было ни одного семейного или общественного мероприятия, которые бы проходили без их участия: их обязательно приглашали. В трудные минуты они не отказывали никому, а по возможности помогали.
Так и в Лёлиной ситуации, где-то через час времени Каевич пришел к нам с результатом: Иван Семёнович днём был вызван к самому Кохаягаве-сан (это япаонец, чисто говоривший по-русски, женатый на татарке Агеевой, занимался делами русских) и посажен в тюрьму при департаменте полиции.
На другой день Лёля понесла передачу. Тюрьма эта была камерой предварительного заключения и находилась непосредственно в здании полиции, была отгорожена решетчатой стеной. Арестованных, в основном китайцев, было набито, как «сельдей в бочке», из русских Иван Семёнович был один.
Принимая передачу, он Лёле громко сказал, уверенный в том, что персоналу его слова будут непонятны: «Посажен за то, что обсуждал статью в газете о переселении русских в Тооген и высказал свое отрицательное суждение».
Тооген – это особая статья в истории русской эмиграции. Дело в том, что японцы, утвердившись в Мань-Чжу-Го, считали себя хозяевами жизни, а русские оказались для них помехой, и они решили избавиться от них, выселив их в таежныерайоны Хингана. Одну такую акцию они провели примерно в 34-м году в районе реки Чол, это в сторону от станции Бухэду, в лесную зону хинганских гор. Переселение это было немногочисленным и не очень удачным, но это не обескуражило японцев: они нашли еще два места на восточной линии, где-то в сторону от Харбина, это Тооген и Мерген, и стали широко пропагандировать русских, чтобы они переселялись туда, желающих было немного. Иван Семенович своим откровенным высказыванием попался.
В Прощеное воскресенье по традиции вечером, когда закончатся все праздничные гуляния, в каждой семье собираются родственники, накрываются столы, причем все это не убирается до утра. Угостившись, все просят друг у друга прощение. В этот вечер пришли и Каевичи, и Валентин шепнул Лёле, что стукнул на Ивана Семёновича Пупсик (с таким прозвищем в Хайларе был Смирнов Андрей Дмитриевич). Маленький, шустрый казак. Он был правой рукой Бакшеева, частенько говорил: «Мы с Алексеем Проклычем решили». Не распознал его Бакшеев.
Иван Семенович отсидел двадцать один день. Передачу ему принимали. Носили её и Таня, и я, когда были свободные, а так больше всех Лёля с Олей (Оле было уже около пяти лет). Поднаравливали всегда к обеду, а в это время вся страна в 12 часов дня останавливалась на минуту молчания: гудел гудок,и всезамирало, после его окончания приходило в движение.
Вскоре после того как освободили Ивана Семеновича, его вызвали в военную миссию и предложили занять пост начальника Регистрационного отдела в Бюро, он отказался. Не успел он вернуться из военной миссии, как его опять пригласил в Бюро, он отказался. Не успел он вернуться из военной миссии, как его пригласил в Бюро генерал Бакшеев.
– Зачем тебя вызвали в военную миссию?
– Предлагали быть начальником Регистрационного отдела.
– Что ты им сказал?
– Я отказался.
– Правильно сделал, батенька мой: - одним японским стукачом меньше будет.
Лёля предвидела, что Суиока с Кашинцевой будут как-нибудь использовать меня, и не ошиблась.
Буквально на другой день после ареста Ивана Семеновича Кашинцева пригласила меня к себе, дескать, надо поближе познакомиться. Я, предупрежденная Лёлей, рьяно отказывалась, ссылаясь на то, что мне много приходится помогать по хозяйству и что у нас убежал жеребенок (это было правдой), и нам надо срочно его разыскивать.
Она на этом не успокоилась. Через неделю она оказалась больной и позвонила по телефону, чтобы меня отправили к ней. Делать было нечего: после окончания работы я, сопровождаемая сочувствующими взглядами, попала к ней. Мудрая Лёля заранее инструктировала меня: «Прикинься дурочкой».
Кашинцева жила на I-й улице Под Рощей (так назывался этот микрорайон). Большая комната и большая кухня и почти никакой мебели. Она лежала в постели, но чувствовалось, что её болезнь мнимая. Я присела около на краешек стула, чувствовала себя напряженно. Через какое-то время явился Суиока, кухонный стол весь завалил колбасой, что было для нас тогда острейшим дефицитом. Я не угощалась, но как-то так получилось, что я оказалась сидящей перед ним около кухонного стола. Я была так возбуждена, что не помню, о чем он меня спрашивал, а вот свой сбивчивый монолог отчетливо воспроизвожу. Я старалась выполнить Лёлин наказ и говорила такую чушь о потерявшемся жеребенке, о том, как мы его искали, при этом, глядя немигающими глазами прямо ему в лицо и отчаянно жестикулируя растопыренными пальцами, сбила его с толку. Он убедился в моей недалёкости, потерял ко мне интерес и, обращаяськ Л.А., через всю комнату сказал: «Не подходит, ничего не выйдет». Я сразу оценила результат и стала поспешно собираться домой , они меня не удерживали. Возвращалась с облегчением, что отделалась, и в то же время с омерзением и к себе, и к ним за то, что мною кто-то обделывал какие-то делишки.
Далее следуют воспоминания А.И. Воросовой, опубликованные нами ранее в цикле «В августе 1945».
Автор: Михаил Новоселов, научный сотрудник отдела истории
Похожие публикации
Проект «Что расскажет нам предмет». «Объявление Красноярской городской садовой комиссии о входной плате в городской сад»
