Проект «Живая память»: портрет родовой. Часть 10. Из воспоминаний Анны Ивановны Воросовой.
Анна Ивановна Воросова родилась на территории Китая в городе Маньчжурия в 1924 году. Отец Воросов Иван Никанорович – казак, поэт, один из деятелей русской эмиграции в Китае. В СССР переехала в 1954 году, проживала на территории Кемеровской области и Красноярского края, работала в школе учителем русского языка и литературы. Написала мемуары, в которых подробно описывает историю своей семьи.
Имеющиеся в нашем распоряжении воспоминания Анны Ивановны Воросовой мы разделили на 2 цикла. Первый цикл «В августе 1945-го» посвящен событиям накануне и во время Маньчжурской операции советских войск. Второй цикл «Портрет родовой» поведает об истории семьи Воросовых, проживавших на протяжении нескольких десятилетий в Китае.
Провдовствовав одиннадцать лет и потеряв всякую надежду на то, что жизнь изменится к лучшему, мама в 1940 г. вышла вторично замуж за Зуева Михаила Ильича, который жил на станции Джелайнор. Этому способствовало много обстоятельств: во-первых, всё ухудшающиеся отношения с дедушкой. Дедушка узурпировал её в полном смысле этого слова. Как бы она не работала, сколько бы не зарабатывала, дедушка все деньги забирал себе. «Гони деньгу», - требовал он, и она отдавала, а потом он ей милостиво отдавал гроши на продукты питания, а то и просто покупал то, что находил нужным. Мы подрастали, и нам нужна была одежда, а мама не имела даже права заикнуться о покупке чего-нибудь: всем самолично распоряжался дедушка. Дело иногда доходило до скандалов. Однажды он в целях экономии купил Тане за 10 копеек на барахолке узконосые китайские мужские черные полуботинки, вместо того чтобы купить обыкновенные детские туфельки, которые стоили тоже копейки, но были чуть подороже. Таня так горько плакала, и маме пришлось занимать денег и покупать обувь уже по вкусу. И так во всем. Объективно говоря, мы при своем доме и небольшом хозяйстве (одна-две коровы, куры) и дополнительной маминой работе могли жить сносно, но все омрачалось дедушкиной скаредностью. Мама говорила, что дедушка, забрав её деньги, отдавал их в залог китайцу под проценты, которые пропали, т.к. дедушку парализовало и никто не знал, что это был за китаец, а он притаился, и все пропало.
Во-вторых, к сороковому году мы уже выросли, становились на свои ноги, а у мамы надежды на нашу поддержку не было, она не видела отрады в будущем. Поэтому, когда ей подвернулось в материальном отношении выгодная партия, она решилась, хотя чувствовала, что попадает из огня в полымя.
Михаил Ильич был лет на двадцать старше мамы, вдовец, имел большое хозяйство, но отличался скупостью большей, чем дедушка. И мама не посмотрела на это. С адвентизмом ей пришлось официально расстаться, т.к. надо было венчаться в церкви, чтобы брак был законным, и это было одним из требований Михаила Ильича. Обращал её в православную веру отец Федор Боголюбов, сам человек трагической судьбы: неудачная семейная жизнь, а в 1944 г. пытки и смерть в застенках японской жандармерии.
Мама повенчалась с Михаилом Ильичем и уехала на жительство в его усадьбу на станцию. У Михаила Ильича было большое хозяйство: не один десяток коров, лошади, около трех сотен овец, которые были на пастбище, или, как говорили, на откорме в степи у пастухов – бурят. Была даже одна верблюдица с верблюжонком.
Михаил Ильич Зуев всю свою жизнь проработал на железной дороге, вернее, на дорогах. Родом терский казак (и во внешнем облике его сквозило что-то кавказское), был телеграфистом, причем передачу азбукой Морзе принимал на слух, потом работал в службе движения. Окончил трудовую деятельность ревизором движения. Маме трудно с ним пришлось, но она почти безропотно несла свой крест двадцать с лишним лет. Более десяти лет он был прикован к постели, и мама самоотверженно ухаживала за ним. И только за счет её заботам он так долго прожил. Когда он заболел, это было еще в Чжалайноре, местный врач по фамилии Бобок определил, что он проживет более двух недель, а маме на удивление всем выходила его.
В первый раз я приехала к маме в Чжалайнор где-то в 42-м или даже 43-м году. Шурик, Таня, Ванюшка ездили к ней уже в 41-м г., а я как-то не решалась.
Зуевская усадьба стояла особняком на некотором расстоянии от всего станционного поселка. Занимала большую площадь и делилась как бы на две части. Очень тесную, скученную жилую половину – небольшой дворик, сплошь застроенный – две квартиры (одна, состоящая из двух половин, была вполне приличным помещением, а вторая – это летняя кухня, низенькая, с цементным полом, а дальше шли кладовочки, катухи, как их называла мама). Во дворе был колодец – журавль, видный издалека, здесь же на цепи обитал огромный черный цепняк монгольской породы, а дальше разделенные плетнем шли скотные дворы. Вся усадьба была огорожена плетнём. На меня всё это произвело подавленное впечатление.
Джалайнор в административном отношении делился на две единицы: одна – это станция и прилегающий к ней станционный поселок, другая – это район угольных копий, он имел в своём составе несколько небольших микрорайонов. Угольные шахты во время советско-китайского конфликта в 1929-м г. были разрушены и восстанавливались только уже в 1945-м г. Джалайнорский уголь – это бурый уголь, он залегает близко к поверхности земли и, видимо, занимает большую площадь. Но разрабатывался в минимальных количествах для местных нужд. Мы к нему привыкли и считали его очень хорошим для отопления помещения. Хотя он, как и все бурые угли, большой горгостью не отличался.
Джалайнорский пейзаж – это необозримая степь с преобладанием песчаных почв, оживляемый двумя реками: Мутной (Мутнушка), вытекавшей из озера Далай и впадавшей в Аргунь, которая протекает в пяти километрах от станции и служит границей между Китаем и Россией.
Во второй раз я попала в Джалайнор уже в 1944 г. Это было очень страшное время, что я до сих пор вспоминаю о нем с ужасом. Дело в том, что территория Маньчжурии с 1931 г. была оккупирована Японией. Япония, стремясь к мировому господству, заключила союз с Германией, которая вела захватнические войны в Европе и вынашивала планы нападения на Советский Союз. Это был тройственный союз – Берлин, Токио, Рим. Ну а к 1944 –му г., когда стало очевидным поражение Германии в войне с Советским Союзом, Япония весь свой гнев обрушила на русскую эмиграцию. Началась волна репрессий. Они и раньше, т.е. сначала оккупации, существовали, но такого массового характера не имели. Особенно пострадали пограничные населенные пункты: Маньчжурия, Чжалайнор и Хайлар, как центры японской военщины.
Продолжение следует …
Публикация подготовлена научным сотрудником отдела истории М.Ю. Новоселовым.
Актуальные новости
Все новости
«В трудах для вас, без меры, выше сил»: дети декабриста Владимира Раевского в Красноярске
«Будьте слова мои крепки и лепки…» Народная медицина в Енисейской губернии.
