Путешествие наследника цесаревича Николая Александровича Романова по Енисейской губернии в 1891 году

Музеи и архивы – это хранители памяти об ушедшем прошлом и уходящем нынешнем. Их запасники никогда не будут исчерпаны исследователями, в том числе и сохранившееся рукописное наследие, оно безгранично. Как говорил Дмитрий Сергеевич Лихачев: «… Без памятливого отношения, без нашего деятельного участия – прошлое беззащитно». Рукописи, дневники по ценности содержания и известности их авторов разные. В наших руках- дневник бывшей учительницы женской гимназии в Красноярске Никитской Варвары Александровны под названием ««Из сибирской были». Конец 80-х и 1-ая половина 90-х годов. В. Никитская». Довольно интересный и своеобразный по содержанию. С мягкой, плохо сохранившейся обложкой, с выгоревшим текстом и утраченным переплетом. Большую часть его тетради занимают воспоминания, как Енисейская губерния готовилась к приезду цесаревича Н.А. Романова, как проходила сама встреча, и какие события происходили в Красноярске после отъезда царственного гостя.

Приезд наследника и его «марафон» по всем учебным, общественным и благотворительным заведениям города, встречи с общественностью (как и во всех губерниях, которые он посетил), были подробно описаны и опубликованы в «Памятной книжке Енисейской губернии на 1891 год», изданной Енисейским губернским статистическим комитетом в Енисейской губернской типографии в 1892 году. Автор текста, князь Ухтомский Эспер Эсперович, дипломат, востоковед, переводчик, поэт, сопровождавший Н.А. Романова в путешествии на Восток в 1890-1891 годах, с которым мы не раз встретимся на страницах нашего дневника. В 2007 году красноярское издательство «Сибирский печатный двор» выпустило книгу музейного сотрудника Людмилы Сысоевой «Последний император России в Красноярске», содержание которой начинается с более раннего времени, с 1873 года, приезда великого князя Алексея Александровича Романова, возвращавшегося из кругосветного путешествия. Дневник В.А. Никитской интересен тем, что там приведены неизвестные сведения о событиях в Красноярске в 1891 году во время пребывании высокого гостя, которые не публиковались.

Прежде чем приступить к изложению дневниковых записей, остановимся коротко на биографии их владелицы. Никитская (урожд. Цветкова) Варвара Александровна, дочь надворного советника; родилась в городе Шенкурске Архангельской губернии 29 июля 1840 года. Как попала в Сибирь – неизвестно, возможно - семейный переезд, связанный с назначением главы семейства на новую должность; в Красноярске живет сестра, в с. Казачинском мать. Получила домашнее образование; имеет свидетельство на звание домашней учительницы русского и французского языков, выданное канцелярией Санкт - Петербургского учебного округа 11 февраля 1858 года; экзамен держала в городе Вологда при мужской гимназии. 16 ноября 1882 года, с разрешения генерал-губернатора Восточной Сибири Анучина Д.Г. (генерал-губернатор в 1879-1885 гг.), Никитская была «допущена» к исполнению должности учительницы французского языка в Красноярской женской гимназии. В июне 1886 года, Варвара Александровна временно «вступила» на должность начальницы гимназии, на которой пробудет до 10 декабря 1887 года¹.

19 ноября 1882 года инспектор училищ Восточной Сибири Рудаков Ф.В (в 1879-1883 гг.) поставил в известность директора училищ Енисейской губернии, что иркутский генерал-губернатор, «с особенным удовольствием», дал свое согласие к «допущению» В.А. Никитской на «исправление безвозмездно должности» учительницы в старших классах гимназии. Причина «удовольствия» заключалась в том, что Варвара Александровна после красноярского пожара 1881 года, понеся собственные материальные потери, на протяжение всего учебного года безвозмездно преподавала в гимназии французский язык².

Не меньше места, чем наследнику, отвела В.А. Никитская в своем дневнике губернатору Енисейской губернии Леониду Константиновичу Теляковскому, занимавшему эту должность в 1890-1896 годах. После каждого упоминания, как правило, следуют в его адрес уничижительные реплики или пространные рассуждения о всех его поступках и промахах при подготовке и встрече цесаревича. Губернатор Теляковский не оставил доброй памяти о своей деятельности в крае, о чем будет еще время поговорить в одной из статей в рубрике «Былое». И опять же, по воспоминаниях о нем в дневнике Варвары Александровны. Она не преминет отвести ему несколько оскорбительных страниц. А поступок Никитской заключался в том, что она сумела передать через свиту наследника, на имя Э.Э. Ухтомского, подробное письмо со свидетельствами нелепых поступков, который совершал главный администратор губернии. Л.К. Теляковский не скоро получит очередное повышение, были неприятности и у генерал-губернатора Восточной Сибири А.Д. Горемыкина.

Дневник «Из сибирской были».

Конец (18)80-х и 1-ая половина (18)90-х годов»

«Невозможно описать словами тот восторг, который овладел здесь всеми при первой вести о проезде наследника-цесаревича. Встрепенулась обширная Сибирь от края до края. Спешно начали готовиться к радостной встрече давно - жданного, желанного высокого гостя. Особенно заликовала молодежь, даже маленькие дети.

Неусыпное начальство предприняло усердные разъезды по тракту, заработали разные комиссии. В чаду глубоких соображений, рьяное начальство еще зимой, в морозы, уже решило призвать сельское население к ремонту тракта. Заработали кайла, откапывая мерзлую гальку, потянулись обозы с нею к большой почтовой дороге. Тяжелая была эта работа и не своевременная; но напрасно было доказывать это грозному начальству, которое во всяком разумном протесте видело сопротивление власти, измену, революционное движение и грозило арестами. Л. 17

Не слушая никаких возражений, гнали сельские власти мужиков на эти работы, не дозволяя им закончить свои, неотложные дела по молотьбе хлеба, провозу на продажу, для уплаты податей. В довершении всего начались усиленные сборы податей, бралось все, что можно за бесценок: коровы, овцы, куры, даже железные печи. Это в Сибири-то, где в лютый мороз крестьянская семья только и согревается железной печью.

Кроме того, по весне ломались еще ветхие избы, чтобы они не попадались на глаза Е(го) И(мператорскому) В(ысочеству) (Далее Е.И.В. – Сост.). И это делалось на Руси, в наше время, когда уже никто не выносит лжи, и не желает видеть одну показную сторону жизни. Кого хотели обмануть? Того, кто хотел всею душою знать только правду, видеть то, что есть на самом деле; все, чем богата и бедна его родина. Вот как понимали это толкователи воли царской, слуги верные, нелицемерные царя-батюшки, радетели земли русской. С напряженным вниманием следила вся Сибирь за курсом «Памяти Азова» , на котором несся в Сибирь по водам океана молодой цесаревич.

Кантата

Его Императорскому Высочеству Г. Наследнику Цесаревичу и Великому князю Николаю Александровичу от Красноярской духовной семинарии. 1 июля 1891 года.

Ты прими Гость Высокий, Желанный!

Наш горячий сердечный привет!

Сын семьи дорогой нам Державной!

Да хранит Тебя Бог много лет!!

Велика Сибирь родная,

И пустынна, холодна;

Но согрелась, дорогая,

Царской милостью она.

Край далек наш от Царской короны,

Но пределов не знает любовь,

И горячая преданность трону

Согревает сибирскую кровь!

Холодна страна изгнанья,

Но вошла над ней заря,

И несутся пожеланья

Сыну Русского Царя.

(Далее повторяются первые четыре строки. - Сост.)

Кантата была одобрена начальством и разрешена к исполнению в присутствии Его Высочества в Учительской семинарии. Готовились и частные подношения Е.И.В. г. Долинский, председатель Красноярского губернского суда, прекрасно знающий музыку, и исполняющий на рояли серьезные сочинения в совершенстве, до виртуозности, написал сборник «Тайга».

В тайге.

Слова С.М. Долинского к музыкальным фантазиям, приготовленным для подношения Наследнику Цесаревичу 1 июля 1891 года.

Подчас я слышу голос твой

Сибирский грозный лес.

То вдруг трубач, зовущий в бой.

То стоном страсти, иль мольбой,

Ты затрепещешь весь. (В сокращении – Сост.)

Заботясь о благоустройстве своей губернии, Теляковский доходил часто до абсурда. Очень удивило, рассердило и опечалило всех его распоряжение в виде строгого приказа, немедленно обрубить все деревья и кусты, окаймляющие красиво берег речки Базаихи и в самой деревне. Чуть не плача, после вторичного грозного приказа, решились жители деревни взяться за топор и уничтожить всю красу своей деревушки. И так наши деревни страдают отсутствием деревьев, а тут вырубить природное украшение Базаихи, лишить тем берега речки, где в знойное лето спасались от жары крестьянские дети.

Савенков Иван Тимофеевич, директор Учительской семинарии, приготовил археологическую коллекцию из более редких ископаемых, найденных им в курганах Енисейской губернии, преимущественно в окрестностях Красноярска, с описанием мест нахождения. Никитская В.А. подготовила сборник стихотворений о Сибири, названный «Отклик Сибири», 18 стихотворений, в белой атласной папке, вышитой собственноручно тонким коричневым шелком (иркутский вице-губернатор Д.Н. Давыдов, на предложение Никитской о даре наследнику запретил, под предлогом, что все частные подношения будут отклонены – Сост.). Все были опечалены. Всему, конечно, главною виною был Теляковский. Если бы не вмешательство жандармского полковника Михаила Павловича Ножина, человека вполне здравомыслящего, честного, доброго, Теляковский упрятал бы в кутузку к 1 июля более 40 человек, лучших деятелей от красноярского общества, считая их неблагонадежными. Он, говорят, донес генерал-губернатору (А.Д. Горемыкину - Сост.), что не отвечает за Енисейскую губернию. После того пронесся слух, что Его Высочество минует Красноярск, как город неблагонадежных, но правительство телеграфом убедило красноярцев, что маршрут не изменен.

Сам он (Теляковский) буквально не знал ни минуты покоя. То и дело скакал по тракту; уже в марте, когда свезенная к тракту галька лежала еще мерзлая, он велел уже разбрасывать ее по дороге, уравнивая ямы и выбоины. Это была преждевременная, бесполезная работа; сельские жители напрасно отрывались от домашних работ. Для того, чтобы добыть смерзшуюся гальку, Теляковский приказал рубить лес, подкатывать Л. 25об. целые лесины к громадным кучам гальки и зажигать для того, чтобы разогреть ее. Так на всем протяжении почтового тракта по Енисейской губернии полыхали гигантские костры, возле которых копошились иззябшие мужички, наваливающие гальку на воза, и утрамбовывающие путь. Так гибнут богатые лесные материалы в угоду нераспорядительного начальника.

Весной снова пришлось работать на том же пути, оттаявшая почва дала себя знать, и задала новую работу, снова отрывались люди для повторительной работы. Теляковский издал строгий приказ выбрать лучших лошадей ко дню проезда Его Высочества. И вот началась усиленная гонка заготовленных лошадей. Губернатор сам следил за их проездом, приучая и ямщиков своим крепким словцом к «царской езде». Бедные лошади не выдерживали иногда бешеной езды начальника губернии и валились направо и налево. Комичны были эти пробы. Изображая из себя сибирского гостя, мчался Теляковский с горки на горку сломя голову, заставляя глазеющую деревенскую толпу кричать громогласно «ура» при его появлении. Репетиции эти были нередки, а ближе к 1-му июля еще и участились, и большей частью кончались смертью лошадей. В доме губернатора тоже шла сплошная уборка к приезду высокого гостя; менялись обои, обивка, мебель, портреты, гардины, шились наряды.

Очень изящное и богатое подношение сделано попечительницей Енисейской женской гимназии г. Харченко в виде синего бархатного чепрака с богатой вышивкой серебром и золотом; работа учащихся под руководством известных мастериц - золотошвеек, монахинь Енисейского женского монастыря.

Так как предположено было, что Его Высочество в Березовке сойдет с экипажа и пересядет на пароход Сибирякова «Св. Николай», который и привезет его в Красноярск. Параходовладелец Николай Герасимович Гадалов предложил свой пароход «Россию», чтобы комитеты красноярских благотворителей и всех работающих там обществ, выехали тоже к Березовке. Для приветствие Его Высочества, можно было бы исполнить приветствие хором Красноярского музыкального общества. (Теляковский отказал – «они этого не любят» - Авт.).

Чему же прописать такие распоряжения нашей власти, как исключение из списка учебных заведений, назначенных к посещению Е.В. Владимирского детского приюта и учительской семинарии. Владимирский детский приют в 1891 году насчитывал уже 43 года своей полезной жизни. Попечительницей более 10 лет состояла потомственная почетная гражданка, сибирячка, Евдокия Петровна Кузнецова. Немало приложила она в эти годы попечения, забот на свое любимое заведение. На ее широкие пожертвования приют мог сделать большие пристройки.

Вообще, Красноярский Владимирский приют, прекрасно обставлен благодаря щедрым заботам Кузнецовой. Воспитательницы, ведущие свое трудное дело, усердно старались приготовить из своих питомиц честных трудолюбивых девушек, полезных гражданок, искусных мастериц по женскому рукоделию.

Приютянки всегда составляли красивые изящные работы, начиная от белья и платья и кончая предметами роскоши. Рисунки, материал для изящных работ всегда привозила попечительница из-за границы. Она же доставляла им возможность проводить лето за городом в чудной местности над Гремячим ручьем. С дачи был дивный вид на могучий Енисей. И вот такое учреждение, краса города, подвергается опале. Что было пролито слез этими бедными сиротами, когда они, за неделю до 1-го июля, услышали, что Е.В. не посетит Владимирский приют.

Такая же опала постигла и Учительскую семинарию, работающую на пользу народного просвещения уже 19 лет, выпустившую на учительское поприще около 150 воспитанников. Директор семинарии Иван Тимофеевич Савенков, тогда еще очень молодой, полный энергии, служил прекрасным примером для воспитанников. Все члены Педагогического совета дружно, весело работали, как одна семья, поставив высоко семинарию в умственном и нравственном отношении. По субботам и перед праздниками устраивали чтения наших лучших писателей. В праздничные дни устраивали спектакли, концерты, летом экскурсии в окрестности Красноярска.

Законоучитель Михаил Солодчин, протоиерей, человек истинно религиозный, имел громадное влияние на воспитанников. Никитский Дмитрий Васильевич, преподаватель русского и церковно-славянского языка, научил толково излагать свои мысли. Воспитанники любили говорить с ним, он говорил красноречиво, образно, заслужил полное уважение своих учеников. При Учительской семинарии возник довольно богатый для учебного заведения естественный кабинет, куда вносили свою лепту наставники и ученики.

Еленев Алексей Сергеевич, преподаватель арифметики, окончил университетский курс. Он не совсем охотно поступил на службу в Учительскую семинарию и не думал долго оставаться в ней. Но, в первый же год, всею душой полюбил товарищей и семинарию. С увлечением работал в физическом кабинете, который, благодаря директору семинарии, был обставлен богато. Давал учащимся работы под микроскопом, в ясные вечера фигурировал телескоп, и звездное небо увлекало всех учащихся. Вместе с директором семинарии ездил на раскопки курганов, собирали они гербарии, ископаемых, увлекая и учеников.

Учителем пения был воспитанник той же семинарии Бахирев Николай Андреевич, обладал искусством выбирать голоса, составил хороший хор, способных научил игре на скрипке. Кудрявцев Емельян Федорович, после окончания курса в Учительской семинарии 1-го выпуска, был 12 лет учителем начальной школы при семинарии, горячо любил свое дело. Это сибирский самородок. Собственным усердием достиг такого развития и познания, что после женитьбы на богатой купчихе, оставил семинарию, занялся типографским делом. Сначала получил право на редактирование «Справочного красноярского листка» («Справочный листок Енисейской губернии» – Сост.), а потом и значительно расширенной газеты «Енисей».

Приближался давно ожидаемый июль. Город предположил угостить Е.В. обедом, для которого особенно много хлопотали наши дамы. Кузнецовы выращивали спаржу, Карпович откармливал индеек и цыплят, Юдины, ухаживали за цветами для стола Е.И.В. Получилось известие, что обед принят, но, что в день приезда, 1-го июля, будет предложен завтрак от Кабинета Е.В. для представителей города и начальников частей в помещении Е.В. Для приема дорогого гостя был отведен верхний этаж дома Николая Герасимовича Гадалова, который пожелал убрать его согласно вкусам цесаревича. Для этого он нарочно ездил в Петербург и через придворных узнал подробно всю обстановку кабинета, и здесь, в Сибири, у себя дома, восстановил точно такую же до мельчайших подробностей; остальные комнаты убрал новыми коврами, заново отделанной мебелью, и комнаты, и так очень красивые, сделались очень уютными, удобными для приема дорогого гостя и его свиты.

Для завтрака от Кабинета Е.В., было предложено приобрести за плату провизию в Красноярске; на что было ассигновано губернатору около 2-х тысяч рублей (1800 р.). Конечно, рьяная губерния зашевелилась, разогнала своих приближенных во все углы закупать провизию; и за день до приезда Е.В., нагрузив свою карету винами, и воз всякою провизией, собственноручно привезли к Гадалову прямо к кухонному крыльцу. Кроме того прислуга привезла заново полуженные губернаторские кастрюли и 2 сервиза. Повар с кухней Е.В. был уже на месте, имея возможность наблюдать комическую сцену объяснения хозяйки дома Евдокии Михайловны и губернаторши (М.И. Теляковской – Сост.).

Гадаловы давно уже позаботились обставить кухню новой посудой из своих магазинов. А также доставить 5 богатых сервизов, нарочно купленных к этому дню в Петербурге. Для завтрака на пароходе Гадалова привезены были живые осетры, стерляди, муксуны и разная другая рыба; выбраны были отборные телята, словом, вся провизия была заготовлена Гадаловыми на свой счет, а также и вина. И пришлось усердно Марии Ивановне (Теляковской) поворачивать оглобли назад с Гадаловского двора и везти все обратно к себе.

Какие счеты сведены были по этому случаю с ассигнованными деньгами, история умалчивает; много ли, мало ли, провизии было закуплено и, как уверяют злые языки, все расчеты погрузились в Лету. Но сценка на дворе, в присутствии царских поваров, вышла игривая. Марья Ивановна грозила, горячилась, призывала на помощь и небо и нечистую силу; высокообразованная сибирская купчиха, не возвышая голоса, вежливо, но решительно, отклоняла всякое вмешательство Ее Превосходительства в своей кухне, уверяя, что все у нее приготовлено, запасено, куплено. И что более ничего не нужно. Как не горячилась генеральша, ей пришлось отступить «чалдонке», как она величала всегда сибиряков.

Это поражение, рассказанное генералу, должно быть с прикрасами, вызвало такую бурю в сердце начальника губернии, что он сейчас же отомстил Гадаловым тем, что не дозволил им встретить Е.В. хлебом-солью. Спорить они не умели или не хотели. И хоть у них было приготовлено дорогое изящное блюдо, но сами остались в стороне, выжидая, что дальше будет от Теляковского. Накануне 1-го числа, большое общество дам, девиц и мужчин целый день убирали вокзал в городском саду, где предстояло угощать Е.В. обедом.

Все стены зала и других комнат, оклеенных белыми обоями, были украшены медальонами из зелени, живой и засушенной (папоротники). На стеклянном Коноваловском заводе были заказаны большие бутоньерки для полевых цветов и с помощью их все комнаты превратились в жардиньерки. На столе поставлены были вазы с садовыми цветами. Столы в зале были поставлены в виде буквы Т, в самой середине было место Е.В. Все принимали участие в уборке и декорировании вокзала, возвращались домой уж, когда было светло 1-го июля.

Рано проснулся город 1-го июля. Приезд Е.В. ожидался к 11 часам утра. Вся набережная Енисея была усыпана народом в праздничных костюмах. День был ясным, теплым. Ярко светило приветливое сибирское солнышко, освещая чудные горы, очень выделялись на фоне синего неба вершины хребтов, скала Такмак, Черная Сопка. Бойко катил свои могучие воды величавый Енисей. Вся природа, казалось, хотела предстать в своем лучшем виде, показаться во всей красе. И у Красноярска природа чрезвычайно богата видами: это широкая многоводная река с зелеными островами, так могуче катящая свои воды до Ледовитого океана, грозная в бурю, всегда красивая во все часы дня и лунной ночи, и всегда страшная своей глубиной, своей силой течения.

Приятно было знать, что наследник престола увидит всю эту красу, переплывая Енисей на пароходе. К 10 часам собрались у пристани все городские представители, начальники наши, почетные лица города. Губернатор, выезжавший на встречу Е.В. к границе Иркутской губернии, вернулся в Красноярск ночью и утром уже был готов его встретить. Впереди стояли дамы и между ними Ю.П. Матвеева с букетом в руках. Вот показался на водной поверхности пароход Сибирякова. Дрогнули сердца ожидающих. Смолкли разговоры. С напряженным вниманием следили все за пароходом. Ближе, ближе, вот на верхней палубе можно уже различить фигуры; выделяясь из всех, стоит Е.В. с биноклем в руках; он ведет оживленный разговор со свитой, рассматривая окрестности.

Вот, пароход уже совсем близко, неудержимое русское «ура», понеслось оно по всей окрестности, повторяемое в горах чутким сибирским «эхо», подхватываемое многотысячной толпой, несется вдаль, возвещая великую радость великой окраины. Вот несутся торжественные звуки русского народного гимна, приветливо кланяется народу юный высокий путешественник. Поворачивается пароход, стал у пристани, мелькнули сходни, и вступил юный гость на красноярский берег. Слезы умиления, беспредельного восторга катятся по щекам встречающих, при виде этого милого, доброго, сына царского. Ласковый чарующий взгляд его чудный глаз всегда останется памятным у красноярцев. Кажется, нечему смутить эту великую радость встречи дорогого, долго, горячо - жданного гостя. Теляковский и тут, верный, не ясно понимаемому долгу, налагает veto на подношение цесаревичу даже букета. Озадачены дамы. Но цесаревич уже садится в экипаж, а коварный губернатор, еще в 9 ч. утра послал уже не радостную весточку и в Учительскую семинарию, что Е.В. там не будет. Подтвердил слова полицмейстер, еще раз чиновник особых поручений Адам. Приуныла семинария. Нежданно, негаданно, за что? Лежали на столах громадные папки с гербарием, лежит на пюпитре кантата в шелковой папке. Ожидая посещения, весь состав заведения с семьями учащихся оставался в помещении, не выходя на берег. В 11 часов все воспитанники семинарии в сопровождении своих наставников были выведены к фасаду здания, чтобы хотя бы здесь, приветствовать Е.В.

Медленно катится экипаж по большой Воскресенской улице, поравнялся с Учительской семинарией, и грянуло «ура», вопреки запрету губернатора, приветливо ответил цесаревич поклоном за приветствие, единственном на всем протяжении пути от парохода до квартиры. Улица была пуста, никто больше не отважился приветствовать гостя. Вернулись воспитанники в здание, неудержимые слезы то и дело наворачивались на глаза, особенно при виде заготовленных подношений.

К 12 часам (до этого Е.В. прошествовал прямо в собор) собрались в помещении цесаревича все чины, имеющиеся представиться ему, и получили приглашение на завтрак, уже приготовленный в красиво и роскошно убранной Гадаловыми, обширной столовой. Радушно угощал собравшихся молодой хозяин, знакомясь с представителями города и известного общества; приняв хлеб, сам высказал пожелания благоуспеяния Красноярска и полного успеха его деятелям. Были, конечно, только мужчины; но губернаторша с дочками, возжелала непристойное желание представиться цесаревичу, явилась в одну из свободных комнат с букетами в руках, и просила кого-то из свиты вызвать к ней царевича.

Ей не успели отказать, и она очень, говорят, курьезно проделала это представление себя и дочек, как выражалась она, по всем правилам придворного этикета. Желая, видно, показать себя очень растроганной, она начала бормотать, как она и ее дочери счастливы, что могут представиться Е.В.; дрожащей рукой, низко приседая по-придворному, она сунула ему букет и упала на подставленный стул в обморок. Цесаревич с недовольной миной удалился в столовую, а губернаторша также таинственно скрылась.

Когда завтрак кончился, и цесаревич, согласно расписанию дня, собирался выехать для осмотра намеченных учреждений и заведений города, он вспомнил, что не видел хозяина дома, который так любезно обставил его помещение согласно его вкусам, и изъявил желание немедленно поблагодарить его и познакомиться со всей семьей. Быстро передали это желание Гадаловым, которых очень и обрадовало, и смутило это приглашение. У них было готово блюдо и солонка, но за отказом губернатора, хлеба не было заказано. Дело это кто-то поправил из свиты, предложив один из хлебов, поднесенных уже наследнику. Живо посадили его на гадаловское блюдо, и хозяева появились в комнатах цесаревича. Он милостиво принял всю семью, в самых теплых выражениях благодарил за радушный прием, за отделку его кабинета и спальни; был очень растроган, узнав, что хозяин нарочно ездил в Петербург, был во дворце и постарался, чтобы вдали от столицы, Е.В. нашел такой же уютный уголок, как он оставил у себя во дворце. Кровать, даже одеяло, было, точь в точь, такое, какое было и там. Даже некоторые туалетные принадлежности напоминали его родину. Гадаловы со слезами благодарили цесаревича за внимание, и были бесконечно рады, что он остался доволен всем в их доме.

Губернатор, кусая губы, должен был быть свидетелем этого приема. Козни его не удались. Но он не унимался: успел таки убедить Барятинского, что опасно допустить цесаревича выйти на балкон, и толпы народа напрасно ожидали его вокруг дома. Директор семинарии, во время завтрака у наследника, спросил еще раз у генерал-губернатора А.Д. Горемыкина, как быть с приготовленным для подношения наследнику гербарием. «Обойдемся без подношения», - ответил добрый попечитель учебного округа, он же генерал- губернатор. Подношения от семинарии не будет, так как Е.В. не будет в семинарии, а воспитанников прошу привести во двор мужской гимназии, где я и представлю Е.В. Учительскую семинарию. Тяжело было выслушать это решение директору. Скрепя сердце, повели опечаленные наставники своих питомцев на гимназический двор. В мужской гимназии, только что отстроенной, было настоящее торжество. В саду Е.В. собственноручно посадил на память дерево, принял подношение – альбом.

После посещения мужской и женской гимназий, Е.В. посетил сельскохозяйственную выставку местных продуктов, нарочно устроенную к 1 июля, в здании Общественно собрания. В женской гимназии Е.В. был поднесен ковер, от училищ - вышивки. Сельскохозяйственная выставка была устроена по инициативе губернатора. Но так как сельских продуктов оказалось немного, то было предложено губернатору заполнить ее коллекциями богатого Минусинского музея и Енисейского. Председателем выставки единогласно был избран директор Семинарии Иван Тимофеевич Савенков, который включил тут же и свои богатые археологические коллекции. Представителями от Минусинского музея был вызван Николай Михайлович Мартьянов, от Енисейского – Кытманов.

Товарищем председателя был избран гласный городской думы Александр Михайлович Егоров. Теляковский не упустил случая и тут подставить ногу сибиряку. Он не желал, видимо, чтобы Савенков, лицо вполне компетентное, естествовед, геолог, фигурировал на выставке, и обратил на себя внимание цесаревича, распорядился так, чтобы посещение выставки перенесено на тот час, когда Учительская семинария только что возвращалась с гимназического двора, и Савенков не успел попасть вовремя. Благодарность Е.В. пала на долю г. Егорова, вовсе непричастного делу. В Минусинском отделе Е.В. с восторгом слушал демонстрирование местных редкостей, с любопытством рассматривал утварь и костюмы инородцев, населявших Сибирь, и особенное внимание его привлек манекен шамана с его характерными атрибутами. А больше всех слушал Е.В. прекрасные объяснения Н.М. Мартьянова.

К 7 часам вечера толпы народа собрались у сада, вход был по билетам и по выбору начальства (билеты выдавал И.А. Матвеев - Сост.). Шпалерами по большой аллее, от ворот сада до вокзала, стояли учебные заведения, а за ними имеющие входные билеты. Медленно проследовал наследник между рядами учащихся, приветливо кланяясь публике, и нельзя было вдоволь насмотреться на его милое юное лицо, озаренное улыбкой, и особенно на его чудные глаза, полные доброты и неизъяснимой прелести глаза, напоминающие его мать Дагмару. Росту он был среднего, походка уверенная, выражение лица такое ласковое, казалось, он с полным доверием идет среди нас, забыв, что он далеко от родителей, но здесь чувствует себя спокойно, среди своих верных братьев и сестер. Слезы радости блестели у всех на глазах. В эти минуты было забыто все окружающее.

Он, один только он, наш дорогой, желанный, давно - жданный цесаревич. Бежали молодые, плелись старики, тащились дети, все туда, где он… Весело беседовал он за столом с окружающими, но внимание его привлекла расправа с дамами, желающими взглянуть на него с террасы, тянувшейся во всю длину сада. Видел он ясно, как мелькали полицейские рукава между женскими лицами за окном, отстраняя любопытствующих; заметив, что полицейские через чур уже усердствуют. Он сказал генерал-губернатору:

- Обратите внимание, как бесцеремонно ваши полицейские обращаются с дамами.

Генерал-губернатор кивнул Теляковскому и тот устремился сам на террасу отменять свое строгое приказание. Видно было, как он махал руками, приглашая публику к окнам, но ему мало доверяли и все остались в почтительном отделении от окон. Сцена его успокаивания, видимая из зала, вызвала немало улыбок.

Надобно сказать еще об одном мудром распоряжении губернатора. Пользуясь данными ему полномочиями в такой знаменательный для города день, он вычеркнул из списка приглашенных городом всех дам, исключая своей жены, начальницы гимназии М.Е. Адам (тоже личности достаточно несимпатичной, авантюристки, чуть ли не шпионки) и попечительницы приюта (Кузнецова Е.П.- Сост.) и жены головы (Матвеева Ю.П. - Сост.). Последние две, как коренные сибирячки, оскорбленные за своих дам, уклонились сами от обеда; а оставшиеся за столом только 2 дамы, да еще приглашенная по личной просьбе наследника, попечительница Енисейской женской гимназии г-жа Харченко, поднесшая ему чепрак.

На долю красноярских дам осталось, положим, приятная для них работа: накрывать столы для обеда, расставлять вазы с букетами, нарочно к этому дню выращенных садовых цветов. Вокзал, устроенный в русском духе, очень красивый; особенно выигрывалось, что столы в тени деревьев, очень больших развесистых берез. Красноярский городской сад, как во многих городах Сибири, не насаженные, а природные. Это небольшой клочок леса, который благодаря вмешательству губернатора Падалки, уцелел при постройке городских построек, и теперь сохранился во всей красе девственного леса; и служил лучшим украшением города, очень бедного зеленью, потому что каждый домовладелец прежде всего постарался на своем месте вырубить лес, не оставив ни одного корня молодой поросли.

Вокзал, убранный и внутри массою зелени и цветов, представлял приятное зрелище и вовсе не походил на постройку севера. Хорошо, что хотя бы в убранство вокзала не вмешивался Теляковский. Педагогический совет Учительской семинарии был очень удивлен, когда Теляковский потребовал к себе эту тяжелую коллекцию листов (гербарий) привезти целиком. Тут явились еще профаны-оценщики, задавали курьезные вопросы, обратили внимание на виньетки из засушенных трав и цветов. Теляковский спросил директора, не означают ли они какие-нибудь изречения, желая и тут найти что-либо нелегальное. Директор немного смущенный и обиженный сказал, что этими виньетками хотели только украсить гербарий.

Это, невольно выдающееся отсутствие дам за столом, не ускользнуло также от внимания наследника и его свиты. Кн. Барятинский обратился с вопросом к своему визави, управляющему Казенной палатой Ивану Павловичу Абдрину:

- Скажите, пожалуйста, все вы господа – семейные люди?

- Так точно, Ваше сиятельство, - ответил Абдрин.

- А, где же ваши дамы, почему их нет с нами?

Неловко было Абдрину выдать новую глупость начальника губернии.

- Они все в саду, Ваше Сиятельство, - еле ответил он, смущенный, взволнованный.

После обеда кн. Барятинский и прочие члены свиты, добились, говорят, причины отсутствия дам и, как говорят, приобщилик делу.

Вообще в пределах Иркутского генерал-губернаторства наш высокий гость чувствовал себя не особенно спокойно. Все преувеличенные слухи, подозрения начальствующих, доходили до них; все истории с мостами, с арками, например, в Канске, все эти урезывания внезапные учреждений и заведений из списков, назначенных к посещению Е.В., возбудили невольные опасения, и надо сказать правду, отравили приезд через опальные места. Был и еще инцидент. В саду был к 1-му июля выстроен красивый павильон, выходящий на базарную площадь, куда раздумали пригласить наследника показаться собравшимся толпам народа, не имеющего права входа в сад. Теляковский отклонил и это.

Обед кончился около 9 часов, было еще светло. Экипаж для Е.В. Теляковский распорядился подать к вокзалу, в сад, что было очень неудобно; но у страха глаза велики. Нечего делать, усадили Е.В. с князем Боратынским, и шагом повели к воротам. Тишина полная, точно все воды в рот набрали. Да, это была возмутительная тишина. Пробралась я к воротам, где поставлены были на караул наши старые служаки - жандармы. Стала я между ними и сказала:

- Когда поравняется с нами экипаж Е.В., я скажу ему: спасибо, Ваше Императорское Высочество! А вы меня берите тогда, куда хотите.

Испугались старые воины, уговаривают меня, что Теляковский, невесть, что сделает и им и мне.

- Вы не ответчики.

Поравнялся экипаж, сидит наш дорогой гость молча и все молчат.

- Спасибо Ваше Высочество,- сказала я громко.

Взглянул цесаревич прямо на меня, привстал в коляске, и отчетливо так проговорил:

- Вам спасибо.

- Ура, крикнула я вне себя, и подхватили мое «ура» тысячи голосов; властные, мощные волны переливались по площади. Добралась я до решетки и плакала навзрыд от восторга. Вернулась я в вокзал, где собрались все наши опальные. Как маленькие дети разобрали себе на память все цветы с царского стола. Раздали их всем еще оставшимся в саду, постояли у стола, где сидел наследник, пили за его здоровье. Уже после 11 часов вечера расходились мы. На Большой улице, у квартиры наследника, стояла охрана. От нее мы узнали, что Е.В. из сада поехал кататься по городу. Слышала, что экипаж Е.В. останавливался у семинарии, и наследник слушал пение семинаристов.

Знала я, что в составе свиты Е.В. едет князь Ухтомский Эспер Эсперович, слышала много о нем, когда он проезжал 1-й раз по Сибири. Знала его по его стихам. Слышала от редактора «Енисея» Е.Ф. Кудрявцева, которого Ухтомский посетил тогда, какой это симпатичный, доступный человек. И неудержимо захотелось, через его посредничество, высказать нашему дорогому гостю, как его ждали в Красноярске, и почему не все исполнено, не поднесено; чтобы наследник не получил превратное понятие о Красноярске.

Зашла я к Кудрявцеву, он уже спал, это было около часа. От жены его узнала, что наследник выезжает из Красноярска, т.е., 2-го июля, в 7 часов, а губернатор развесил извещение об отъезде в 11 часов утра. Пришла я домой и написала горячее письмо князю, где откровенно высказала, что творится в Енисейской губернии. И что воспитанники семинарии никогда не забудут этого печального случая (что наследник не заехал). Письмо получилось очень обширное. Приложила и свой сборник «Отклик Сибири». Пришла к Кудрявцеву с письмом, он был обрадован, что я написала Ухтомскому. В 6 часов утра мы с Кудрявцевым были уже у дома Гадаловых, где никого не было, кроме караула. Близко к подъезду нас не подпустили, остановились мы на углу, выжидая удобного момента для передачи моей корреспонденции.

Никакого движения на улицах; мы решились пройти к воротам с переулка и спросить у часового, когда едет наследник.

- В 7 часов, - ответил неподготовленный часовой.

Мы решили известить Учительскую семинарию. На листке из записной книжки написала я директору семинарии, дала полтинник какому-то мужичку и направила его в квартиру директора; а мы остались на углу улицы против подъезда. Возле нас стоял мужичок из с. Батоя, приехал еще раз взглянуть на цесаревича, рад, что поспел. Рассказывал, как хорошо его встретили и проводили в селе. «Приехал он поздно, много народу встречало, да губернатор полоумный не велел кричать «ура». Вошел наследник в отведенную квартиру у богатого крестьянина, угостили его, и все село оставалось всю ночь на улице, как бы на карауле; утром, часов в 8, чайком, да кофейком со свежими шанежками, да пирожками угостили, доволен остался, благодарил всех, вышел к экипажу веселый такой. Детишек из училища поставили проводить его. Обласкал их, благодарил опять. Все так просто, по-христиански, прошло у нас, а потому, что губернатора не было в то время. Он ночью уехал в Красноярск, чтобы здесь встретить. Таково легко стало, точно гора с плеч свалилась. Без всякой опаски мы стояли около Его экипажа, и благословляли Его, и благодарили. А он то, сердечный, всем кланяется, всех благодарит, а выглянет, так рублем подарит. Добрые глаза у него».

Не успели оглянуться, и семинаристы подошли со всеми наставниками. Полицмейстер подъехал, навстречу ему сбежал лейб-казак Е.В. Мы с Кудрявцевым сейчас же подошли, показывая пакет и тетрадь. Полицмейстер хотел было только осадить нас, но я успела крикнуть: кн(язю) Ухтомскому, и Кудрявцев передал все через полицмейстера в руки лейб-казаку, который сейчас же унес наверх. Полицмейстеру, видимо, хотелось спросить, почему я подаю письмо кн. Ухтомскому.

- Это наш знакомый, - сказали мы, и отошли опять на угол.

Приехал губернатор, редкой цепью расставил наш местный батальон, растянув на всем пути до выезда за город. Приехали экипажи, выстроились наши семинаристы у другого угла. Наследник сошел с лестницы, осмотрел везде кругом, поклонился своим малочисленным провожающим, и стал садиться в экипаж с Барятинским; остальная свита быстро расселась, и предшествуемые губернатором с генерал-губернатором двинулись в путь. В этот момент опять грянула дружное «ура» неустрашимая семинария; приветливый поклон отвесил им наследник; а спящий крепко город и не подозревал, что проспал отъезда своего царственного гостя.

Несколько экипажей с военными поехали сопровождать Е.В. за город (вписано автором слово – «дамами». Несколько красноярских дам, верхом на лошадях, успели проводить цесаревича – Сост.). На въезде из города была устроена 2-ая триумфальная арка, которую Теляковский, несмотря на все доказательства городской думы, выставил (выстроил ?) все так подозрительно, и наследника провезли в объезд. Когда выехали на тракт, м-м Мявцева, жена подполковника, бросила в экипаж наследника букет прекрасных садовых цветов; но вместо удовольствия произвела только лишний переполох (цесаревич выбросил букет – Сост.). Напуганные Теляковский и Е.В., и свита, сильно испугались (от) неожиданно влетевших цветов. М-м Мявцева со слезами вернулась домой.

Весть об отъезде наследника скоро облетела весь город, и опечалила, и озадачила всех; опять все мысленно послали тысячи «милых» слов губернатору за его бдительность и неуместную осторожность. Сына царя Красноярск встретил и проводил, как какого - нибуть иностранного гостя, не поздоровались, не попрощались с ним, точно он нам чужой.

Через 2 дня и генерал-губернатор уже вернулись в Красноярск. Е.В., как пронесся слух, довольно холодно поблагодаривший за усердие, и не пожелал, чтобы они проводили его до Томска, как это было намечено.

3-го июля в семинарии назначен был акт, собрались все, погоревали вместе, выдали свидетельства окончившим. Пропели еще раз кантату, разученную для Е.В., и хотели уже расходиться, в душе ожидая, что Теляковский не простит им самовольное «ура» при встрече и проводы при отъезде наследника, но их задержал появившийся вдруг Кудрявцев. Зная, что Ухтомский непременно отзовется на послание мое, он зашел, между прочим, узнать, нет ли чего нового. В семинарии никто не был посвящен в нашу тайну, и там ожидали всего худшего, а не хорошего. Более всех, конечно, ныл директор, это было в его характере. В это время была получена телеграмма из Ачинска, направленная через учительскую семинарию, В.А. Никитской. Все были удивлены, никто кроме Кудрявцева, не мог понять, от кого она. Тот живо сообразил, что это ответил кн. Ухтомский, но не выдал меня, а только вызвался распечатать ее без моего разрешения.

Сначала педагоги наши не соглашались, наконец, приняв во внимание, что телеграмма не составляет большого секрета. Пришлось рассказать им вкратце содержание моего письма. Дубликатов у меня не осталось. Савенков особенно печалился, опасаясь, чтобы не вышло что-нибудь еще хуже из этого для него лично, как директора семинарии.

Его логики я не понимала и не понимаю. Пишу я, беру всю ответственность за сказанное на себя, готова отвечать на все вопросы, а семинария трепещет, опасается новой кары, от кого? Теперь уже не от Теляковского или Горемыкина, а повыше. Заспорили Савенков и другие, кроме Еленева и Кудрявцева; да меня не могут убедить, что будет что-то страшное. Я была убеждена, что цари за правду не карают.

Телеграмма была короткая. «В.А. Никитской, в Учительскую семинарию. Благодарю за внимание, отвечаю письмом». Я не сказала, что посылала сборник своих стихов Ухтомскому, я просила его оценить их, так как он сам поэт, и если они стоят того, взять на себя труд представить их Е.В. На третий день после отъезда цесаревича, семинарию посетил возвращавшийся из Ачинска генерал-губернатор. Педагогический совет был в сборе, он заканчивал расчеты по выдаче стипендий воспитанникам, по приему и раздаче книг для чтения, учебников, и был очень удивлен этим посещением. Приехал он со своим адьютантом Моллериусом. Убранство семинарии к 1 июля еще оставалось снаружи и внутри здания.

- Ах, как у вас хорошо убрано, - говорит смирившийся начальник, - как жаль, что Его Высочество здесь не был.

Смутились педагоги, не понимая, откуда ветер дует, и что значат эти поздние сожаления, Потом, он дальше, увидел разложенные на большом столе в физическом кабинете папки с гербарием, и как будто недоумевающее, спросил:

- А это что такое?

- Тот гербарий, приготовленный всеми нами Е.В., который Вы не позволили ему поднести 1 июля.

- Я не позволил? – удивленно спросил сановник и быстро проговорил:

- Я этого не помню. Но это легко поправить, закажите хорошие ящики, уложите, как найдете удобнее, по одной, по две папки, и пошлите в Петербург цесаревичу на счет Кабинета Его Высочества.

Смутилась совсем семинария, слушает и недоумевает, что это такое значит.

- Простите, Ваше Высокопревосходительство, я не знаю, как это сделать, я затрудняюсь.

- Да, хорошо, я вам дам бумажку, - и Горемыкин тут же на бланке путевой своей канцелярии, подписал предложение, высказанное им.

Дальше идет губернатор и видит в руках у Моллериуса папку с кантатой, которую тот рассматривает.

- А это что такое?- спрашивает он опять.

- Это приветствие от Учит(ельской) семинарии Его Высочеству, которое по Вашему приказанию осталось неисполненным.

- Да…, нам не понравилось в нем немного выражение: «Холодна страна изгнанья»… Но Вы успокойтесь, - продолжает он, окидывая все беглым взглядом, - мы конец немного переделали, и оно у нас прекрасно сошло в иркутском военном хоре; Его Высочество остался очень доволен, прослушал два раза и подарил капельмейстеру дорогой перстень.

Как громом поразило всех это известие, особенно ошеломлен был Бахерев, учитель пения, положившей эту кантату на музыку. Забыв, кто перед ним, он хотел броситься вперед, и узнать, как это случилось; но его быстро увлекли в другую комнату, где с ним чуть не сделалось дурно. В заключение, генерал-губернатор осведомился, что находится в подвальном этаже дома, занимаемом семинарией.

- Там бывший купеческий подвал, в котором сложены теперь кости мамонта и разные другие предметы, найденные на раскопках курганов; все эти вещи будут посланы последовательно в Академию наук, куда каждый год можно послать только известное количество пудов.

- Вы это хорошо знаете? – переспросил генерал-губернатор.

- Да, Ваше Превосходительство, я сам все это добывал, собственноручно укладываю, разбираю, определяю.

Успокоенное начальство очень милостиво распрощалось со всеми и укатило, озадачив еще раз взволнованное заведение. Опять все собрались к нам и передали эту новость и свое изумление. Не ожидала я такого финала. Относительного посещения генерал-губернатора семинарии, я догадывалась, что ему вменено в обязанность поправить свою небрежность, ошибку, назовите, как хотите. И действительно, в тот же день, было получено в Красноярске письмо от одного офицера к сестре, где она спрашивала, что получили авторы за кантату, исполненную военным хором, и удивлялась, как ее уступили чужому хору; говорила, что оно очень понравилось и Е.В. и всей публике, что капельмейстер получил дорогой подарок.

Решила я не молчать и об этом похищении чужой собственности и кем же, самим начальствующим, которому посылалась кантата на разрешение и утверждение. В тот же день мы настрочили с Бахиревым запрос сначала директору семинарии. Как это могло случиться, что наше произведение, переданное ему для учебного заведения, передано чужому учреждению.

Многоуважаемый Иван Тимофеевич.

Позвольте обратиться к Вам с покорнейшею просьбою разъяснить мне следующее обстоятельство: каким образом могло случиться, что то стихотворение, которое было написано мною и дополнено Вами для поднесения Его Императорскому Высочеству, при проезде его через Красноярск, от учительской семинарии, могло быть пропето в Иркутске хором военных песенников. Меня очень удивляет, скажу более, огорчает, разнесшийся об этом упорный слух, и, желая проверить слышанное, я имею честь покорнейше просить Вас, не откажите мне в сообщении, действительно ли этот факт совершился. Мне очень странно, каким образом могли быть нарушены права автора; каким образом эта приветственная песня, которая с разрешения иркутского же высшего начальства, разучивалась 4 месяца воспитанниками Учительской семинарии, сделалась достоянием иркутского военного хора. Вы так безжалостно, так беспрекословно, и без нашего согласия уступили иркутскому военному хору, и он принял это. Это уже пахнет плагиатом (приводится в сокращении – Сост.).

6 июля 1891 г. Красноярск. В. Никитская.

Савенков сейчас же послал наши письма в Иркутск к главному) инспектору училищ Восточной Сибири Татлену Ивану Петровичу, который в то же время был и цензором Восточной Сибири. Между тем, в конце июля, я получила письмо от кн. Ухтомского из Омска, от 15 июля. Привожу текст письма.

Многоуважаемая Варвара Александровна.

Простите, что я так невежливо молчал до сих пор. У меня, положительно, не было и нет свободной минуты, из-за описаний путешествий, и подавляющей массы немедленно разбираемых прошений.

Все, что Вы пишите, очень печально. Показывая Его Императорскому Высочеству стихи, я доложил, как его ждали в Учительской семинарии. Цесаревич разрешает послать Ваши произведения просто по почте, без посредничества Министра Двора, как это нередко делают авторы, что-нибудь посвящающие.

Сердечно благодарю за доверие, что обратились ко мне. Жаль, не пришлось встретиться при нашем стремительном проезде через Красноярск. Не откажите передать мой дружеский привет любезному Емельяну Федоровичу Кудрявцему.

Омск. 15/VIIЭ. Ухтомский.

Слух об этом письме быстро разнесся по городу. Я показала его, конечно, немногим, своим близким, знакомым и Педагогическому совету Учительской семинарии, и была удивлена, когда ко мне явился посланный от губернатора с просьбою показать это письмо. Как ни хотелось мне сделать его достоянием всего города, но я считала за лучшее, чтобы избежать ложных толков, передать это письмо посланному статскому советнику. Долго гуляло мое письмо по белому свету, и вернулось в довольно подержанном виде.

Через 2 недели получил Савенков ответную бумагу из Иркутска от Татлена, где он выразился, что наше «приветстви» он никому не передавал и начальника штаба полгода не видел». Нам дали прочитать эту бумажку для сведения и попросили расписаться в прочитанном. С сильным не борись, гласит русская пословица, мы должны были считать себя почему-то удовлетворенными, а факт бесцеремонного присвоения чужого труда, остается фактом, и за это нет возмездия.

Пронесся слух, что Е.В. решил послать свои портреты с собственно ручной подписью «цесаревич» не только в те учреждения и учебные заведения, которые он посетил, но и в Учительскую семинарию, и во Владимирский приют. Зашевелились наши доброжелатели, как, почему, может ли это быть. Но вскоре губернатор получил извещение, что высылаются портреты цесаревича для всех учебных заведений с его подписью, и ему поручается передать те по назначению. Мужская гимназия устроила настоящий праздник, были приглашены все почетные лица города на молебен и завтрак.

Доставил губернатор портрет и в Учительскую семинарию, такого же большого формата и во Владимирский приют, и везде рассыпался в поздравлениях и самых тонких изысканных любезностях. Вероятно, наши власти получили надлежащее назидании за эти 2 забракованных заведения. Когда директор семинарии послал в Петербург ящик с гербарием, мы, авторы, решили прислать и наше приветствие на имя кн. Ухтомского для подношения Его Высочеству. Написала я князю письмо, текст которого и привожу здесь.

Ваше Сиятельство, многоуважаемый Эспер Эсперович.

По независящим от семинарии обстоятельствам, приветствие Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу, написанное мной, и дополненное директором семинарии Ив(аном) Тимоф(еевичем) Савенковым, и положенное на музыку учителем пения Ник(олаем) Андр(еевичем) Бахиревым, осталось неисполненным, а потому и не поднесенным нашему дорогому гостю при проезде его через Красноярск 1-го июля (1891 г.). Но, так как это приветствие, посвященное Его Высочеству, и хотя оно может быть и далеко не совершенно, но мы, авторы, решаемся просить Вас, Ваше Сиятельство, принять на себя труд представить его Наследнику Цесаревичу, с просьбой принять наше усердное подношение, как выражение искреннего чувства нами глубокой преданности и беспредельной радости при встрече с Его Высочеством.

Слова, музыка, вышивка, все сделано лично нами, узор на папке – акварель художника Рутченко.

Примите уверение в совершенной преданности и глубочайшем уважении. Всегда готовой к услугам В. Никитской».

(Следом было отправлено еще одно письмо В.А. Никитской князю Ухтомскому, в котором пересказывалось содержание разговора с генерал-губернатором Горемыкиным, во время его возвращения в Иркутск. Речь шла в письме также и об упаковке гербария семинарии для отправки, и переписка по поводу кантаты. Поэтому содержание этого письма не приводится, во избежание повтора – Сост. ).

«После отъезда наследника, Теляковский тоже совсем переменил тактику. 26 сентября вся семья была на торжестве в лечебнице. 17 октября был литературно-музыкальный вечер в Учительской семинарии. Он посетил и его и высказал мне много задушевных слов по поводу прочитанного учеником семинарии моего стихотворения на событие ">17 окт(ября) 1888 г.

Начальник губернии был неузнаваем. Никаких придирок, никаких недоразумений не стало. Даже в собор, где всегда, в ожидании губернаторской семьи, творилось Бог знает, что, несуразно храма Божия, теперь полицейские перестали бесцеремонно растаскивать народ, готовя свободное пространство высоким богомолящим. По этому поводу было даже столкновение с Учительской семинарией, воспитанники которой за неимением домовой церкви, совершали богослужение в соборе; полиция до того грубо обошлась с ними, что пришлось вмешаться наставникам. Директор заявил полиции и хотел донести об этом в Иркутск. Губернатор, узнав о случившемся, прислал в семинарию своего приближенного, и просил оставить без огласки. Директор согласился, думая, что все уже кончено. Но губернатор почему-то решил необходимым сам довести об этом случае генерал-губернатору, выставив, конечно, виновною, Учительскую семинарию, и, нежданно, негаданно, получается из Иркутска запрос директору, каким образом могло происходить столкновение с полицией у семинаристов в соборе, почему они грубо обошлись с нею при исполнении ее обязанностей. Факт, как всегда у Теляковского, был искажен. Пришлось отписываться. Долго думала семинария. Высшее начальство тоже доверяло семинарии, это было вскоре по приезде Теляковского в Красноярск. Потому и удивительна была переписка в отношении Теляковского к семинарии.

Получила семинария благодарность Е.В. за поднесенный гербарий. Получили благодарность и авторы кантаты, получила я и вторую благодарность за свои стихотворения. Всех наших горестей точно и не бывало; мы были даже не в состоянии сердиться на Теляковского. Сбылась точно еще раз русская поговорка: чем хуже, тем лучше (сообщения о благодарностях цесаревича за кантату и сборник стихов «Отклик Сибири» В.А. Никитской были получены на имя И.Т. Савенкова, который и сообщил об этом автору 11 марта и 20 мая 1892 года – Сост.).

Приписка В.А. Никитской на стр. 69: «Когда вышел 6-й том (не том, а книга № 6 – Сост.) описания путешествия (цесаревича) на Восток, (то там) напечатана и кантата Красноярской Учительской семинарии). Ниже приводится текст стихотворения автора воспоминаний, посвященного приезду великого князя Николая Александровича Романова.

К 1-му июля 1891 г.

На встречу Наследнику Цесаревичу

Великому Князю

Николаю Александровичу.

От Сибири.

Встрепенулся наш Север угрюмый,

Оживился далекий Восток,

И лелея заветные думы

Ждет он летнего солнца восход.

Понеслися приветствия звуки

Из здоровой сибирской груди,

На встречу желанному Гостю,

Надежде Державной семьи.

Развернул перед Гостем узоры

Необъятный сибирский простор;

Скромно высятся снежные горы.

Устилает путь пестрый ковер.

Бирюзой, на безоблачной выси,

Отливают над ним небеса,

И при ярком сиянии солнца,

Изумрудом сверкают леса.

Быстро мчат многоводные реки

С чудной вестию волны свои,

И лепечут привет свой немолчно

Пробираясь с хребтов ручейки.

Всей Сибири обширной природа

Свой привет Дорогому поет;

И к подножию Царского трона

Свое верное сердце несет.

Слава Царю …

Самодержавному

Слава, слава!

Слава Царице-Матушке

Многомилостивое

Слава, Слава.

Слава Гостю высокому

Желанному

Слава, слава!

Слава Всецаревой семье

Дорогой

Слава, слава!

В. Никитская.

(Вошло в сборник «Отклик Сибири»).

Это была настоящая царская награда верноподанным. Это была лучшая, высшая награда за все нами вынесенное, в знаменательный день. Как мог слух о получении нами высочайшей благодарности долететь до Теляковского; но он удивил меня как-то на улице; я подъезжала к Владимирскому приюту, а он ехал позади меня. Вдруг лошади его нагоняют и останавливаются. Видя, что он хочет говорить со мной, я тоже остановила кучера. Теляковский поспешно выскочил из экипажа и рассыпался в поздравлениях с величайшей милостью. Я не могла скрыть своего удивления, что это известно ему; но он нимало не смутился, и пожелал всем всяких благ, и мы расстались. Это было уже в мае месяце, когда я получила и вторую благодарность за свои стихи «Отклик Сибири».

Ожидаемого «тайного советника» Теляковский не получил после проезда наследника. Последние годы пребывания в Красноярске Теляковские уже почти не слышны были, никого не удивляли их чудачества. В 1896 – м году пришлось встретиться мне с Теляковским на молебне в столовой для бедных Синельниковского благотворительного общества. После молебна Архиепископ Тихон, епископ Акакий и губернатор были приглашены на обед к председателю общества управляющему отделением Государственного банка в Красноярске Станиславу Вячеславовичу Карпович. Большой гастроном, уважаемый всеми человек, Карпович умел задавать пиры и обеды. Обедали в двух больших комнатах в казенной квартире при банке.

Все были оживлены беседой с любимым и глубокоуважаемым архипастырем, так много потрудившимся на пользу города вообще. Доступный обществу, всегда готовый помочь нуждающимся, Высокопреосвященный помогал везде и всюду словом и делом; и все были рады видеть его, принять его благословление. Ехал он тогда из Иркутска в Петербург, вызванный по величайшему повелению, для присутствия на коронации Его Величества. Много было провозглашено за обедом тостов, весело шла беседа, весел был и Теляковский. Я в первый раз видела его таким приветливым, веселым собеседником. Когда пили за его здоровье, он спросил меня: «Пьем за мир с Вами?» - «Да, сегодня за мир». «Благодарю и за это», - ответил он.

Еще раз пришлось мне быть с Теляковским на пароходе Н.Н. Гадалова в июне 1896 г., когда мы проводили Высокопреосвященного в Иркутск, когда он возвращался с коронации, и пробыл в Красноярске дня два. Как член Синельниковского общества, я, конечно, была у Высокопреосвященного по приезде его в Красноярск, и узнала, что он уедет завтра же 22-го июня, потому что спешит ко дню столетнего юбилея Николая I-го, в Иркутске, то меня он спросил, написала ли я стихи на этот случай.

- У меня уже написано почти, ответила я.

- Так Вы мне дайте их; я так и знал, что такой случай Вы, конечно, не опустите.

Я, конечно, выразила полную готовность передать мои стихи, и тут же узнала, что Н.Н. Гадалов предложил ему свой пароход для перевоза в с. Березовка на правый берег Енисея; стихи я дала слово привезти на пароход. На другой день, в 4 часа вечера, я была уже на пароходе. Я сейчас же передала пакет со стихами Тихону. Узнав, что это стихи, (Теляковский), попросил их прочитать, взобрался на верхнюю палубу, чтобы прочитать их 2 раза всей собравшейся публике. А когда вернулся в рубку, то опять насказал мне массу любезностей.

Любезные хозяева предложили на пароходе чай, кофе, закуску и легкий обед. Время прошло в оживленном разговоре. Его Высоко преосвященство рассказывал о своем впечатлениях на торжествах коронационных. С умилением вспоминал милостивое обращение к нему государя, приветливое внимание государыни. Наконец подъехали и к Березовке, все вышли на берег и там уже распрощались с нашим дорогим пастырем.

Больше мне не пришлось встретиться с ним (Теляковским). Вскоре Бог развязал Енисейскую губернию с этим, всем надоевшим правителем. Еще он-то упрекал губернию в неповиновении власти, в сопротивлении. Не мог он понять, сколько терпелось от него обид, несправедливости. Он лично не стоил поклонения. Власть вскружила голову и ему и всей его семье, он часто превышал ее, часто злоупотреблял ею; все сносил много-терпеливый русский народ».

(Маршрут цесаревича Н.А. Романова по Енисейской губернии: с. Конторское; г. Канск; ст. Уринская; с. Рыбинское; с. Спас-Преображенское (Уяр); ст. Батой; с. Березовка; Красноярск; Ачинск – Сост.)

Чем же закончилось дело? Помимо первого письма, переданного Э.Э. Ухтомскому в день отъезда цесаревича Н.А. Романова, сохранилось еще несколько копий писем В.А. Никитской к нему. А также тексты и стихи по поводу разных событий, происходивших в Енисейской губернии: первый поезд в Красноярске, на коронацию наследника и др., которые Ухтомский пристраивал в «Санкт-Петербургских ведомостях», являясь арендатором и редактором газеты. Затрагивала в письмах темы о ссылке в Сибирь, о состоянии переселенческого участка в Ачинске, о вымирании инородцев, и, разумеется, о недееспособности власти, которые готовила для местной прессы. В 1897 году Ухтомский проезжал через Красноярск по своим восточным делам, несколько часов пробыл на вокзале, о чем Варвара Александровна узнала от Кудрявцева, и очень сожалела о неудавшейся встрече.

Сохранились копии писем Э.Э. Ухтомскому за 1900 и 1903 годы, в которых Варвара Александровна писала об опале, которой подверглась ее семья, как со стороны местной власти, так и иркутского генерал-губернатора. Муж, Никитский Д.В., 25 лет провел на учительском поприще в семинарии, педагогическая деятельность, в его годы, уже не под силу; получить бы желательно место инспектора народных училищ. Однако позднее мужу предпочли другого кандидата, которого больше интересуют карты и вино. Пенсия мужа 700 рублей в год, это слишком мало для семьи, в которой 4 детей. Занимается тем, что готовит гербарий сибирской флоры для дара Николаю II, помогает сбором гербария Н.М. Мартьянову. Самой было отказано в доставлении уроков французского языка из-за «недостатка знания и неопытности», как написал на прошении генерал-губернатора Горемыкин. Была вакансия на должность начальницы гимназии, имеется прошлый опыт, однако генерал взял свою кандидатку. Так, год за годом, автор не может добыть заработок. Изредка печатается в Казани (скорее всего стихи – Сост.). Для чего писала такому высокопоставленному и известному лицу, приближенному к царской семье? Надеялась на предложение помощи? Однако ничего не менялось.

Что известно о семье Никитских к 1905 году. Не упоминается муж, который на пенсии уже несколько лет, является членом Общества попечения о начальном образовании. Варвара Александровна, как и в предшествующие годы, состоит членом Синельниковского благотворительного общества. Дочь, Софья Дмитриевна, учительница 2-х-классного училища при железнодорожных мастерских им. В.М. Павленко. Две дочери и два зятя. Вот так преобразовалась в судьбе Варвары Александровны Никитской упомянутая ею в воспоминаниях поговорка: «С сильными не борись…».

Приводим здесь списокъ лицъ, удостоившихся получить награды: «Его превосходительство, г. Енисейский губернаторъ Л. К. Теляковскiй—большой портретъ Его Высочества въ футляре, въ серебряной раме, съ собственноручною подписью. Начальникъ губернскаго жандармскаго управленiя, полковникъ Ножинъ—драгоценный перстень. Командиръ казачьей сотни г. Яненко—портретъ Его Высочества въ футляре и портсигаръ съ золотыми украшенiями и драгоценнымъ камнемъ на замке. Заместитель городского головы г. Матвеевъ—также портретъ Его Высочества въ футляре. Красноярскiй полицмейстеръ Соколовскiй—золотые часы съ таковою цепочкою. Золотые перстни, украшенные драгоценными каменьями: бывшiй комендантъ въ Ачинске, советникъ Губернскаго Правленья Леонтьевъ; исправники: Красноярскiй—Знаменскiй, Канскiй —Дьяченко, бывшiй комендантъ на Батойской станцiи, Минусинский исправникъ Александровичъ, помощникъ Красноярскаго полицiймейстера Энгельбрехтъ, Начальникъ I отделенiя Общаго Губернскаго Управленiя Зейдель, младшiй инженеръ строительнаго отделенiя Конакотинъ, младшiй архитекторъ того же отделения Масленниковъ, столоначальники отделенiя общаго Губернскаго управленiя Юшковъ и Климовскiй, полицейскiй приставъ 2 ч. г. Красноярска Солдатовъ, земскiй заседатель 3 уч. Красноярскаго округа Хмелевскiй, и. д. земскаго заседателя 2 уч. Канскаго округа Сычевъ, столоначальникъ Канскаго окружнаго полицейскаго управлеянiя Чегадаевъ и уполномоченный компанiи пароходства Сибирякова О. Г. Черепановъ. Золотыя запонки, украшенныя драгоценными каменьями: бывшiй комендантъ въ Б.-Кемчуге, начальникъ 3-го отделенiя общаго губернскаго управленiя Мещеряковь, и. д. губернскаго архитектора стр. отд. Фольбаумъ, бывшiе коменданты: чиновники особыхъ порученiй при губернаторе—на Тинской станцiи Поповъ и въ г. Красноярске Васильевъ, въ г. Канске — Енисейскiй исправникъ Щегловъ, столоначальникъ 2 отд. общаго губернскаго управленiя Базилевичъ, помощникъ столоначальника того-же управленiя Курылевъ, помощникъ полицейскаго пристава г. Красноярска Соколовскiй. Члены по устройству выставки: купецъ Егоровъ—перстень, украшенный бpиллiaнтaми; ветеринарный врачъ Дорзетъ, Кибартъ и Мартьяновъ—золотыя запонки. Серебряный портсигаръ: приставъ г. Енисейска Залепугинъ».

Весь материал публикуется впервые.

Список архивных дел к биографии В.А. Никитской:

1. ГАКК (Государственный архив Красноярского края). Ф. 265. Оп. 2. Д. 58. Л. 1об, 2об-3.
2. ГАКК. Ф. 265. Оп. 2. Д. 23. Л. 8-8об, 13.
3. ГАКК. Ф. 265. Оп. 2. Д. 23. Л. 14, 17-17об, 21.
4. ГАКК. Ф. 265. Оп. 2. Д. 58. Л. 1об-2.

Источники:

1. Памятная книжка Енисейской губернии на 1891 год. Изд. Енисейского Губернского статистического комитета. Енисейская губернская типография. Красноярск.1892.
2. Ухтомский Э.Э. Путешествие Государя Императора Николая II на Восток. С.- Пб. 1897 год.
3. Протоиерей Василий Дмитриевич Касьянов. Из дневников 1870 – 1897 гг. Книга 2. Автор-составитель А.В. Броднева. Красноярск. Издательство «Восточная Сибирь». 2012.
4. Дневник Никитской Варвары Александровны.Л. 107, 109-113.

---

Автор: Тамара Семеновна Комарова, старший научный сотрудник отдела истории Красноярского краевого краеведческого музея