Проект «Живая память». «В августе 45-го» (Из воспоминаний Воросовой Анны Ивановны. Часть 2)
Воросова Анна Ивановна родилась на территории Китая в городе Маньчжурия в 1924 году. Отец Воросов Иван Никанорович – казак, поэт, один из деятелей русской эмиграции в Китае. Анна Ивановна переехала в СССР в 1954 г., проживала на территории Красноярского края, работала в школе учителем русского языка и литературы. Написала мемуары, в которых подробно описывает историю своей семьи.
22-го июня 1941 началась Великая Отечественная война. Если бы не японский гнет, то многие русские, проживающие в эмиграции, пошли бы добровольцами защищать Россию. Но японцы бдительно следили за поведением русских, и мы получали предупреждения, что если не хотим иметь дело с японской жандармерией, лучше прекратить разговоры о войне. В газетах печаталась скупая и ложная информация.
Все-таки мы получали кое-какую информацию. В Маньчжурии советское консульство не было закрыто, в нем был конечный пункт Забайкальской железной дороги, и работники этих учреждений свободно посещали магазины, куда приходили и мы. Советские граждане разговаривали между собой, говорили и о ходе войны. Сначала это были удручающие сообщения: немцы занимают города и уже приближаются к Москве. Потом пошли сообщения об освобождении захваченных ранее немцами городах. Мне запомнилось освобождение Сталинграда.
Когда я переехала в Хайлар, то там не постоянно, а время от времени мы слушали радио у Рюхтиных (семьи нашей двоюродной сестры Нины), соблюдая осторожность, так как открыто слушать радио строго запрещалось. Мы, трое Таня, Лена и я, приходили к Рюхтиным ночевать. Борис устанавливал нам приемник на невысокую скамеечку, и мы, лежа на полу, слушали сообщения, максимально уменьшив громкость звука. Мы с Таней до сих пор помним разучивание Государственного Гимна СССР, рассказ «Рогулька» и песню «Что ты, Вася, приуныл, голову повесил, ясны очи опустил, хмуришься, не весел?» Запомнилась также песня: «Присядь-ка рядом, что-то мне не спится, письмо к другу нынче написал. Письмо в Москву, в далекую столицу, в которой я ни разу не бывал. Пусть будет ночь, пускай погода злится, и пусть вступает сон в свои права, но я не сплю в дозоре на границе, чтобы мирным сном спала моя Москва». Наши мысли и чувства были на стороне России.
Жизнь населения - китайцев, русских с каждым годом становилась все хуже. Бедных китайцев держали вообще на одном гаоляне, у русских также ввели карточную систему, и контроль выдачи продуктов был строжайший. Я сама работала как раз на выписке продуктов по карточкам. Взяв карточку в руки, я прежде всего должна была проверить, правильно ли она оформлена, то есть на титульном листе должны были быть проставлены четыре печати: десятского, сотского, личная (владельца карточки) и торгово-промышленной палаты. Печати я должна была помнить наизусть, чтобы все иероглифы четко просматривались. Вдруг нечаянно владелец карточки утратит печати – получить новую карточку было очень трудно. Продукты выдавали строго по возрастам: дети и старики получали неполный пай, к старикам относили уже с сорокалетнего возраста, и только с 18 до 40 лет выдавали полный пай - 22 дина (11 кг) муки, 2 дина сахара, 2 дина соли и т.д. Многим, особенно мужчинам, этого не хватало, но с этим не считались. Частная торговля была прекращена вообще, и хотя базары и магазины существовали, но покупать там было нечего, так мелочь: летом – овощи, а зимой – орехи, семечки. Мясные лавки были закрыты. Иногда мясо выдавали по дину на человека в месяц. Почти каждый двор имел свое хозяйство, но заколоть свою скотину не имели права, мясо необходимо было сдавать. Некоторые отваживались не сдавать мясо, но делись продукцией только с проверенными людьми. Молоком своим также не могли распоряжаться: все молоко необходимо было сдавать на молокозавод.
Строгости были введены и в деле передвижения: был создан строгий визовый режим. Получить визу для поездки куда-либо стоило большого труда: куда? зачем? к кому? на какой срок? И не дай бог просрочить визу. Допросов не оберешься. Визы надо было брать не только в населенные пункты (города и станции), но и выезжая за черты города. На окраине любого города были установлены контрольно-пропускные пункты, на которых обязательно надо было предъявлять визу. Для выпаса скота, сенокоса были отведены определенные места. В Хайларе и других населенных пунктах были запретные зоны, посещение которых строго каралось вплоть до расстрела. Такие случаи происходили. Были также сильно развиты слежка, подслушивание, доносы. Подозревали каждого, что он работает в пользу Советского Союза и к таким применяли репрессии. Много невинных людей пострадало от репрессий. Были и герои, оставшиеся безымянными.
Уже в 1945 году после победы над Японией рассказывала Антонина Афанасьевна Громаковская, старожилка города Хайлар. Перед событиями 1945 года она жила в сторожке железнодорожной церкви (Преображенского храма). Постоянного священника в церкви не было, но службы проводились в большие праздники священником из другой церкви. Однажды к церкви подъехала машина, в которой сидели два японца, а в машине лежал связанный русский. Ему под охраной разрешили пройти в церковь. Он помолился у всех икон, молился вслух, но услышать его было некому.
В следующей публикации читайте о жизни русских эмигрантов в Маньчжурии в конце Второй мировой войны.
1. Мемуары Воросовой Анны Ивановны.
2. Режим доступа: http://militarylib.com/articles/history-article/pa...
Продолжение следует.
Похожие публикации
Проект «Живая память»: портрет родовой. Часть 18. Из воспоминаний Анны Ивановны Воросовой
Проект «Живая память»: портрет родовой. Часть 13. Из воспоминаний Анны Ивановны Воросовой
